Архилептония. Виталий Домбровский
как Патер И молча укатил на своём грузовичке, а двое других монахов — на своём. Мы остались в полной темноте прямо на берегу моря у забора, разделяющего грешную землю от земли святой с ещё не знакомыми нам двумя монахами и тремя греками — паломниками.
Всё это походило на хорошо продуманную военную операцию. Я хотел было что — то спросить, но один монах вежливо поднёс палец к моему рту и указал сначала в сторону огней соседних домов, что были на краю городка от нас метрах в пятидесяти, а потом на рваную дыру в сетчатом заборе. Он жестом велел собирать всё, что валялось на земле. Мы навьючились как могли и полезли в дыру, помогая друг другу.
Я с перепугу и от усердия не только схватил свою тяжеленную сумку, но и потащил за верёвочные петли какой — то огромный металлический баллон. Один монах подхватил петли с другой стороны, и мы, перебравшись через отверстие в заборе, зашагали по тропинке вдоль моря. Картина вокруг оказалась достойная описания. Слева — тёплое Эгейское море. Полный и беспрецедентный штиль! Справа громоздились невысокие горы, густо поросшие растительностью. Мы брели по узкой береговой линии, похрустывая крупной галькой: хрусть — хрусть. Было очень светло — так хорошо трудилась луна и огромные бесчисленные звёзды. Млечный Путь сиял так ярко и близко, будто специально был подвешен тут, чтобы освещать Грецию по ночам. Удивительная, почти волшебная красота!
Неожиданно путь нам преградила чёрная отвесная скала, уходящая в воду. Дальше ходу не было. Тропинка круто свернула вправо и поползла градусов под сорок пять вверх по склону. Монах показал рукой наверх, и мы стали карабкаться. Надо признаться, я с трудом одолел этот подъём. Там было метров двести. В этом месте скала затеняла тропу от естественного освещения. В абсолютной темноте неясно было, куда поставить ногу, потому что нависающие над тропинкой кусты и деревья гасили рассеянный лунный свет.
Груз у меня оказался неподъёмный. По такому склону и без груза было почти не пройти — только ползти на карачках, иначе свалишься назад. Мы все дышали как загнанные лошади и обливались потом. Хотелось упасть и больше не вставать. Трудно было поднять самого себя, а уж подтянуть груз — вообще почти невозможно. Мне кажется, я выдержал этот подъём с металлическим балоном только, как всегда, на силе воли и только потому, что брат был рядом. Я не мог ему показать, как мне невыносимо тяжело. Он тоже старался изо всех сил. Но ему было двадцать три. А мне намного больше.
Подъём закончился, и мы оказались на небольшом плато под следующей горой. Все лежали пластом, и молодые монахи тоже. Тот, с которым мы делили металлический баллон, смотрел на меня с уважением: видимо, не ожидал, что я такой сильный и упрямый. Он сосредоточился и, немного отдышавшись, сумел соединить в один вопрос три английских слова — спросил, как меня зовут. Я ответил. Он повторил моё имя на греческий ортодоксальный манер с добавлением окончания «ос». Я подтвердил кивком. Монах остался доволен.
Здесь монахи вдруг зажгли фонарики на головах: уже не надо было