Противоположности. Александр Фарсов
ветер это, и зря ты мне перья теребишь.
– Конечно-конечно, спасибо Вам большое… Вот и чай подоспел.
На кухне приятно насвистывал вскипевший чайник, а снаружи, тем временем, стоял не менее чудесный вечер. Улица, несмотря на время, была достаточно оживлённой. Слышались с десяток голосов, сливающихся в единый неразрывный звук, который включал в себя не только людские переговоры, но и ржание лошадей в сопровождении стука колёс и лёгкого щебетания птиц. Совсем жёлтые листья носились по переулкам, принося с собой запах осени, а леденящий ветер оповещал о приходе матушки-зимы, которая семимильными шагами подступала к Санкт-Петербургу. Прошло три недели с приезда Боровского в столицу. Город продолжал его удивлять своей необычностью и европейским душком, однако многие вещи, ранее казавшиеся необыкновенными, стали будничной суетой. Но к таковым не относились ночные вылазки, которые по-прежнему приносили удивительные сюрпризы.
Так как Боровский только вернулся с учёбы, он желал лишь покрепче прижаться к дивану и отдохнуть. Но вместо этого он погрузился в раздумья, пищу для которых ему подкинула нянька.
«Шум? Это ветер, сомнений быть не может, или кошки, или птицы… да всё что угодно, кроме бабаек. Воры?.. Что за чушь. Там и воровать-то нечего, тем более три ночи подряд. Должно быть, на старости лет, и не остаётся ничего делать, кроме как прислушиваться к тишине. Как это грустно. Не уж то я тоже буду таковым? Никогда не представлял себя скукожившимся старикашкой, который пытается уловить звук тишины. Да никаким, в общем-то, не представлял. Ни бодрым, ни затхлым, весёлым или грустным, и не ворчливым тоже. И даже сейчас, когда об этом думаю, то образ всё равно не выходит». Он скосил брови, как признак работы мысли, и завис, придерживая фарфоровую чашку.
Будни Боровского не отличались излишней вариативностью. Он либо всё время гулял, либо был на занятиях, изредка мог он посидеть у друзей, теша себя игрой и историями. Товарищи к нему не захаживали, так как сам он никого видеть не желал в своих просторах и всякую мысль посетить его обетованную пресекал на корню. Как и обещал своей любимой сестре, он исправно раз в неделю посылал ей письма. В них он красочно описывал свой восторг от нахождения в столь чудесном месте, а также его будничную жизнь и шальную гульную. Однако её приходилось, напротив, преуменьшать, дабы папенька не стал лишний раз интересоваться его бытом. Допив чай, он изволил прогуляться. Домой он вернулся лишь к ночи, когда Марья Петровна спала. Боровский тоже уж собирался на боковую, но вместо этого решил сочинить очередное четверостишье, на которое его натолкнуло висячая луна. Таких маленьких поэтических вставок у него было достаточно, целая тетрадочка. И сегодня одним простеньким стишком должно было стать больше. Рифма у него не задавалась, но сам процесс был чертовски увлекательным. Ему нравилось извергать из своего разума незаурядные мысли и облегать их в прекрасный слог. Таким образом он разгружал неведомый багаж, хранящийся у него в голове.
И вот он зажёг медный подсвечник и уселся на диван, держа в руках ту самую тетрадочку, готовившись