Противоположности. Александр Фарсов
кипе бумаг.
Боровский вскипел от ярости. Он надулся как пузырь, пытаясь выудить из себя хоть что-то, но слизкий ком в горле перебил дыхание. «Я ожидал много, но так прямо избавится от меня? Браво, папа! – прокричал он в уме. – Далеко же ты меня забросил, и так филигранно, слов нет!».
– И что же мне делать в столице?
– Я пристроил тебя в университет. Я не хочу, чтобы ты считал это ссылкой… это урок. Ты должен понять, каково это жить самому и как лучше использовать эту вещицу, что болтается у тебя на плечах.
– Как великодушно с твоей стороны. Полагаю, от такого манящего предложения я не в силах отказаться?
– Оно слишком привлекательно, – в голосе отца промелькнула язвительность.
– Определено. Ну что ж, спасибо, что хоть оставил время попрощаться с сестрой и матушкой. Пожалуй, если это всё, то я откланяюсь.
Пару секунд он взглядом сверлил квадратное лицо отца. После ровным шагом вышел из кабинета, не опуская головы, а напротив задрав её повыше. По дороге ему встретилась его мать, Любовь Макаровна, которой он отвесил лёгкий поклон, при этом не сказал ни слова. Слова, что вертелись у него на языке были слишком эмоциональны, но должное воспитание не позволяло ему произносить их вслух. Любовь Макаровна молча пропустила сына, понимая, что после разговора с отцом тот не в духе. Убрав золотистые волосы за ухо, она зашла в кабинет своего мужа.
– Скоро обед, – сказала она ласковым голосом. – Ты придёшь?
– Да, конечно.
– Как прошёл разговор? – обеспокоенно спросила она.
– С ним слишком сложно, ума не приложу, что вертится у него в черепушке. Почему же Таня у нас совсем иная? Оттого что девочка? – спросил он, протирая уставшие глаза
– Скорее оттого, что пошла в меня, – мило посмеявшись, произнесла женщина.
– Но и в меня он явно не пошёл. Я в его возрасте был куда самостоятельней, на всё имел своё мнение, а он… с самого детства во всём повинуется родительской руке. Без всякой мысли. Даже сейчас, мог бы и возразить для приличия. Он очень способный, от этого прочие увлечения, свойственные его сверстникам лишь наводят на него тоску. Помнишь ведь, как раньше днями напролёт он мял постель, маясь от безделья? Ах, с годами эта скука будет становится лишь сильнее, а я уже буду не в авторитете, – сказал он, почесывая бакенбарды, обрамляющие угловатое лицо.
– И чем же ты ему на этот раз пригрозил?
– Угрозы кончились… пришла пора действий. Я отправил его в Санкт-Петербург, чтобы поучился уму разуму.
Любовь Макаровна удивилась столь решительным мерам. Её голубые глаза твёрдо смотрели на мужа, а прекрасные, слегка надутые от возмущения губы хотели заговорить, но так и не решились.
– Это окончательное решение? – пересилив, спросила она.
Он кивнул могучей головой и вновь направил угольный взгляд к излюбленным бумагам.
– Тогда я пойду… надеюсь, увидимся на обеде.
Её тоненькие кукольные ножки, спрятанные