Пыль, пепел, кровь и песок. Елена Версэ
И, насколько я могу судить, весьма удачная… А ваши послы оказались столь же наивны, сколь и глупы.
– Ты!!! – не выдержал Рир. Щека младшего воина нервно дернулась, глаза зажглись ненавидящим огнем, и Анзар стремительно повернулся к Вождю. – Отец! Позволь мне… осквернить руки в нечестивой крови!
Рир коротко и громко скомандовал:
– Стража! – Пепельные в миг заполнили палатку Вождя, взяв его с сыном в полукруг, и стали теснить пленника к выходу.
– Ты не можешь, сын мой, – пребывая все в той же странной задумчивости, ответил Вождь.
– Но почему? – видно было, что Анзар сдерживался из последних сил. – Небытие побери, почему?!
Анзар схватил римерианца за руку, с презрением сжав пальцы на локте.
– Не торопись, – Асид-Ахди тяжело вздохнул и посмотрел на сына, а затем тихо проговорил. – Сперва выслушай, что скажет та, которую не обмануть. Кровь, как и Вечность, всегда права.
И тут Рира словно что-то остановило, нежно, но твердо, а потом отбросило назад, но пальцы, сцепленные на руке пленника, он все-таки сумел не разжать. Слух уловил едва различимый, похожий на журчание ручья голос. Его невозможно было не запомнить, не услышать, не узнать.
– Erman erei, in ese liorin ove lio, ese sienin en liim ereo. Nor entarrir ove lio nie manor, nie armet. Carinrir lio, vei carinei ereo. Rimerianum an meriti[43]. Отныне и навсегда вы братья. Вы оба.
Сознание угасло, а когда Анзар пришел в себя, он сидел на подушках в дальнем конце палатки, стражи будто и след простыл, а отец мирно разговаривал с Темным.
– Ты был серьезно ранен, но теперь исцелен, – говорил отец.
– Могу я узнать, кто это сделал? – дерзости в голосе пленника поубавилось, словно Темный понял для себя что-то очень важное.
– Какое это имеет значение, римерианин?
– Я должен знать.
Анзар видел и слышал как будто в тумане, но воспоминание об услышанных словах вынудило его открыть отяжелевшие глаза. Это была она! Его сестра! Как такое возможно? Получается, она не хотела, чтобы Темный погиб? Не желала ему смерти? Вечность! У него не получается даже рукой пошевелить… Что это с ним?
– Хорошо, – согласился отец, – я скажу, но что это изменит?
– Истина всегда меняет многое.
– Ты прав. Мы смогли помочь тебе, потому что почувствовали в тебе нашу кровь. В свое время я знал Владыку – ты мудрее него. Жаль, что я отдал дочь не тебе.
Он что-то такое помнит… все тело болит, но он плывет, как на волнах, а перед собой видит зеленые глаза. Ее глаза. Темно-зеленые тяжелые серьги качаются, густые смоляные волосы чуть шевелит ветер… Он тянется к знакомым чертам, пытается коснуться их, но его укладывают назад, на искусно вышитые причудливыми узорами подушки.
– Анаис… была здесь? – сам не веря тому, что говорит, спрашивает Тансиар.
– Нет.
– Но я видел женщину… со смарагдовыми глазами! Таких глаз больше нет ни у кого на свете, только у нее!
– Ты прав, – коротко и понимающе улыбается Асид. – Таких, как они, больше не найти. Но ты видел не мою дочь. Это была Дарара
(лаэт.) Брат мой, когда ты посмотришь на него, ты увидишь в нем меня. Не подними на него ни руку, ни оружие. Люби его, как любишь меня. Римерианин один достоин.