Тропой мужества. Владислав Стрелков
когда он ампутировал ногу тому бойцу, что осматривал первым. Ногу спасти было невозможно, отсутствовала часть кости. Бойцу налили стакан спирта и держали два дюжих санитара. Мат стоял жуткий. Именно в момент, когда Михаил начал резать кость, его «альтер-эго» рухнуло вглубь сознания и пока не проявлялось. И хорошо, мешаться не будет.
– Нечайка! – крикнул Павлов. – Чаю нам покрепче сделай!
После чего сказал Михаилу:
– Ладно хоть, кроме девок бестолковых, перевязочного и обезболивающего прислали.
Помолчав немного, сказал еще тише:
– Проведешь еще операцию и отдохнешь, а то свалишься.
– А вы? А Вилма с Валентиной Сергеевной? Все устали.
– Вилма тоже отдохнет, – ответил Павлов, – Потом поменяемся. Будем по очереди отдыхать.
Появился санитар с двумя стаканами чая. Именно стаканами в подстаканниках. Поставил их на тумбочку, рядом положил плитку шоколада.
– Спасибо, Степаныч. Где фельдшер и медсестра?
– Ранбольных осматривают.
– Позови их и им тоже чаю неси.
И вновь операция. На столе боец с обширным ожогом и тяжелым ранением груди. Непривычно тихо в операционной палатке, если канонаду не считать. Второй стол пока пустует, Павлов с Кошкиной организовывают эвакуацию санбата в тыл. Даже тяжелораненых. В санбат тащат теперь по понятным причинам только срочных.
Капитан Перепелкин пропал, связи ни с кем нет, что вообще творится в дивизии, можно только догадываться. Ясно, что дела хуже некуда. По сведениям, полученным через раненых и санитаров, что привозят тяжелых, стало известно – оборону не удержать. Слишком мало осталось бойцов в строю и боеприпасов кот наплакал.
Ранбольной на столе в полузабытьи, накачанный обезболивающим, лежит без движения, но все равно, нет-нет, а Нечайка заглянет в палату, не нужна, мол, помощь? Вот только взгляд иногда странноватый у санитара. Непонятный взгляд. И неприятный.
«Чего тут непонятного? Надзирает он за тобой».
Михаил поморщился. Все где-то в глубине этот альтер-эго сидел тихой мышкой, а тут вдруг объявился, и крови с видом вскрытой груди ранбольного не боится уже.
«Привык уже, – пояснил гость, – хватит, отбоялся».
«Думаешь, надзирает?»
«Уверен! Считаю, Перепелкин поручил ему присматривать».
«Плевать, не мешай».
Мысль была резкая и злая, потому что предстояло самое сложное – удаление пули и осколка. И сложность была в том, что оба куска металла находились рядом с сердцем. Однако, что самое сложное – был поврежден осколком эпикард[9], и рядом, буквально вплотную, острый осколок подпирала пуля. Видать, и пуля, и осколок попали в одно и то же место, и, судя по положению обоих инородных предметов, вторым прилетел осколок. Уже приготовлена пулевка, но Михаил никак не мог решить, что вынимать первым – пулю, которая была чуть ниже рваного куска металла, или осколок, что почти упирался в мышечную ткань сердца. Рана медленно наполнялась кровью, и Вилма уже пару раз удаляла ее тапмонами, а Майский