Наши трёхъязычные дети. Елена Мадден
3+1 произошёл (во всяком случае, именно тогда был нами зафиксирован), так сказать, второй раздел «языковых территорий». Аня принесла из садика новое слово – и «привязала» его к «ответственному» носителю языка: «Helga – Rock» (Хельга – воспитательница детсадовской группы). Немецкий, язык детского сада, утвердился рядом с родительскими английским и русским.
У Алека же практически не было сначала «первого», а затем «второго» передела языковых полей. Кажется, у сына «благодаря» садику произошёл как бы откат к начальной стадии многоязычия. В свои 2+7 Алек всё ещё не использовал разноязычные дубликаты. И смешивал языки: «бага да» (lightning bug da – немецкое слово «da» заменяет английское there). Иногда все три языка встречались у сына в одной и той же фразе. В трёхъязычном Алековом аграмматизме «work нет» («не работает»; 2+10) отрицательная частица стоит в конце, как в немецком, однако она русская, а глагол – английский!
Период «единого языка», состоявшего поначалу из двух языков, позже – из трёх, у Алека затянулся…
Всё же наращивание соответствий шло – и в 3+3 Алек, наконец, разделил «сферы влияния» языков. Он, например, говорил маме: «Открыть!», а отцу: «Open!» В 3+5 «передел территорий» закончился. Хельга, «главная» представительница немецкого, встала в тот же ряд, что и мама с папой. Я отмечала в дневнике: Алек всё чаще «рассуждает» о том, что у Хельги одни слова, у мамы – другие.
А дальше… К трём годам немецкий превратился в особый язык брата и сестры. Язык некоего сообщества, некой «субкультуры» / микрогруппы внутри нашей семьи. Для меня свидетельством этого стала такая сценка: я попросила Алека говорить тише, чтобы не будить папу, – он… перевёл сестре (которая вообще-то была рядом и слышала мою просьбу!): «Leise!»
Пару раз нам впрямую объявляли «языковую независимость»: я просила перейти на русский – и слышала в ответ нечто вроде: ну, мы же друг с другом играем!
Мы не без страха ждали, что немецкий вовсе вытеснит наши языки из обихода… Мы уже знали о том, что с этой «опасностью» встречаются многие родители. В первый раз – когда маленьким мультилингвам исполняется около трёх лет.
Многие авторы описывают эту закономерность. Где-то на границе второй и третьей стадий многоязычия появляется новая проблема – фаза отказа, маленькие мультилингвы осознают, что один из языков используется большинством окружающих, – и пытаются перейти на этот язык!
Такой этап прошли двое из троих детей учёного Джорджа Сондерса (George Saunders; живя в Австралии, он хотел привить детям немецкий). Этот этап длился несколько месяцев: у старшего сына Сондерса – с 3+5 до 3+10, у среднего – с 2+7 до 3 лет. (Только младший ребёнок, девочка, никогда не отказывалась говорить по-немецки, то есть на «слабом» языке…)
У нас нечто подобное тоже было. Но прежде чем говорить об этом, приходится сделать одно уточнение.
Одно дело – отказ говорить на «языке меньшинства», другое – выбор одного из «эквивалентов» в самом начале языковой жизни ребёнка. Он может быть вполне сознательным и решительным!
К