Наши трёхъязычные дети. Елена Мадден
в языковой биографии наших детей с самого начала всплывали и удивительные (для нас, по крайней мере) факты; некоторым я нашла объяснение позднее, другие остаются необъяснёнными.
Например: когда Александру было 3 месяца, я записала:
Александр выговаривает свое имя (Алек) и четко произносит «ррр». Начал с того, что научился произносить «р-р-р»!
Можно допустить, что за Алеково имя я приняла так называемую свирель (ребёнок выпевает: «аль-ле-е-лы, агы-аы» – правда, происходит это обычно, когда ребёнку 4 месяца). Объяснение Алекову «рычанию» я нашла у Н. Х. Швачкина: младенцы распознают и произносят много больше звуков, чем более старшие дети.
Но вот как объяснить тот факт, что Аня впервые «осознала значение слова» уже… в 3 месяца (опять-таки! «урожайный» был месяц на события…)? Папа носил её из комнаты в комнату, включал и выключал лампу, сообщал об этом – Ане нравилось. И вдруг он заметил, что Аня… отзывается на определённое слово. «Лампу выключили» – смотрит, проверяет… При этом Аня реагировала не только на смену освещения! «Where is the lamp?» – спрашивал папа, и Аня смотрела туда, где – она уже знала – находится лампа[2]…
Есть соблазн решить, что наши дети развивались до определённого времени… с опережением! Во всяком случае, их речевое развитие проходило, похоже, без существенного запаздывания.
Таблица: словарный запас в 2,5 года
Ниже – таблица слов, освоенных к 2,5 годам (выписаны только слова из активного запаса, то есть те, какими пользовались сами дети).
Слова сгруппированы по темам (или, точнее, по смысловым сферам быта – как они воспринимаются детьми – и по грамматически-смысловым сферам).
Слова трёх языков, опять-таки, разделены, чтобы легче было оценить словарный запас в каждом языке. «Интернациональные» слова обозначены как единицы того языка, в контексте которого были восприняты. Стрелочки обозначают тенденцию чаще использовать слово определённого языка.
Звукоподражательные и «инфантильные» словечки заключены в скобки. Их в таблице довольно мало[3].
Некоторые слова (как правило, из русского детского лексикона) сильно отличаются от «взрослых» – я записывала их так, как слышала (транскрипция НЕ научная), при этом, если произношение неочевидно, ударные гласные указаны. Если слово трудно опознать, добавляла пояснение после знака равенства.
Варианты обозначены косой чертой.
Иногда приводятся примеры полных высказываний (в квадратных скобках).
Для экономии места в «Анином» столбце приведены только те слова, которые в этом возрасте умела говорить исключительно она (то есть это лексика СВЕРХ того словарного запаса, которым в 2,5 года владел Алек).
Аниных слов в таблице помещено МЕНЬШЕ, чем она реально использовала: я в какой-то момент перестала за ней записывать, так как стало очевидно, что общий (в трёх языках) словарный запас сравним с тем, который специалисты «прогнозируют» одноязычным детям в этом возрасте.
Примечание С. Н. Цейтлин: «Думаю, что ребёнок реагировал не столько на слова, сколько на интонацию и знакомую ситуацию. Этот факт был неоднократно отмечен – например, в книге М. М. Кольцовой “Ребёнок учится говорить”».
Мы почти не разговаривали с детьми специальной «детской» речью («Вот идет ав-ав…») и практически не учили малышей «детским словам». Разве нескольким: «бо-бо», «ам-ам», «пи-пи» – для быстроты понимания; но всё это звучало сразу же наравне с нормальными «взрослыми» словами. Мы следовали советам немецких педагогов и лишь позднее обнаружили, что в России отношение к «языку нянь» иное (см., например, у С. Н. Цейтлин: в семье, где слова типа БИ-БИ и АВ-АВ презираемы, ребёнок начинает говорить позднее… – Цейтлин С. Н. Язык и ребёнок: Лингвистика детской речи. М., 2000. С. 45. Впрочем, как замечает автор, специальных исследований относительно влияния «языка нянь» на речевое развитие русских детей пока нет – Там же. С. 31).