Когда запоют мертвецы. Уна Харт
он измучен. Пабби повторял, что целыми днями трудится, но уже которую ночь не спит. Если из-за его рассеянности случится несчастье, что Хельга тогда будет делать?
– А что ты предлагаешь, Маркус? – громким шепотом спросила мать, хотя понижать голос не было никакой необходимости. Крики ребенка все равно все заглушали. – Думаешь, я не устала? Или я не тружусь? В чем ты меня обвиняешь?
– Весь дом страдает от того, что ты не знаешь, как обходиться с собственным ребенком! Ты – мать, сделай что-нибудь! Я так больше не могу, Хельга, я не выдержу! Он орет и орет как оглашенный. Может, это вообще не наш сын?
Шаги матери остановились. В перерывах между детскими воплями было слышно, как она тяжело и шумно дышит.
– Что ты этим хочешь сказать? – прошипела Хельга, и голос ее звучал как вода, попавшая на раскаленные камни.
– Может, он подменыш, может, это аульвы нам его подбросили, а нашего ребенка забрали к себе! Я слышал тысячи таких историй!
Диса зажала себе рот, чтобы не засмеяться в голос. Отец мог бы знать, что в этих краях аульвы не водятся, а до ближайшего их жилища несколько дней пути. Захоти они украсть ребенка, могли бы найти хутор поближе. Но пабби никогда не интересовался, где живут аульвы, и смеялся над историями о них, которые слышал от работников. Теперь же хватило нескольких ночей без сна и одного орущего младенца, чтобы он внезапно во все поверил.
– Что за бред ты несешь, Маркус, да ты не в себе! Господь с тобою, хорошо, что этого не слышит преподобный Свейнн… Ребенок просто болен, я это чувствую. Стоит выпустить его из рук, он начинает орать.
– Так сделай что-нибудь или я свихнусь! – зарычал отец.
Хельга ушла на кухню. Тоурдис услышала мамину возню, клацанье глиняных кувшинов и скрип стула, на который тяжело опустилась женщина. Кристин уснула, едва стихли крики, вскоре захрапел и отец. Диса тихо выбралась из-под шерстяного одеяла и, сунув ноги в ботинки, прокралась за занавеску.
На кухне горела лампа. Ветер хлопал в окно. Хельга сидела за столом, держа Арни одной рукой, а второй прикладывая к его губам клочок ткани, смоченный сливками. Малыш причмокивал, выжимая губами все до последней капли, глаза его были блаженно прикрыты. На краю стола стояла склянка.
Хельга выглядела совершенно изможденной. Лицо у нее осунулось, и Диса подумала, что матушка не спала гораздо дольше отца. Когда она вошла на кухню, Хельга дернулась, как будто готовясь к новой стычке, и расслабилась, только разглядев дочь.
– Я правда не знаю, что делать, – шепотом призналась она, раскачиваясь на стуле. – Он кричит, даже когда сытый. Мучает меня ужасно. Иногда я думаю, что Господь наказывает меня за…
Она замолчала, не договорив, и Дисе показалось, что Хельга плачет. Она тронула мать за рукав.
– Давай я его покачаю. А ты поспишь.
Поколебавшись, Хельга кивнула и с опаской передала ребенка дочери. У той в руках никто не кричал: ни ягнята, ни щенки, ни младенцы. Казалось, ее ладони обладали особым успокоительным даром.