Лучшая фантастика. Коллектив авторов
и увидеть мои последние дни, но этого не случилось.
– Мне так жаль, – говорю я.
– Правда? – спрашивает Цки. Пламя по-прежнему бушует, оно уже захватило немного местной травы за камнями, но офти то ли не замечает этого, то ли не обращает внимания. Да и так ли это теперь важно, какая трава горит?
– Я не знаю, – отвечаю я. Сквозь горячий, заполненный дымом воздух я вижу, что Цки уже начал разрисовывать дерево Сейе. Без сомнения, он хотел закончить еще до моего прихода, ему не нужны непрошеные свидетели. Видимо, он занимался этим, когда остальные вернулись, чтобы свести счеты с жизнью, на земле вокруг ствола дерева рассыпаны листья, шишки наполнены разными красками, я вижу серебристые линии на коре дерева, которые едва залиты краской. Но даже незаконченный, этот узор зачаровывает, одного взгляда на него достаточно, чтобы забыть обо всем. Затем я вдруг осознаю, что теперь, когда конечности Цки сгорели, он не сможет закончить свою картину, а мне так и не удастся постичь ускользающий смысл его работ. Мое сердце готово выпрыгнуть из груди, теперь я тоже чувствую ту утрату, о которой предупреждала нас Джоэсла, и словно миллион острых осколков впивается в меня. Слишком поздно, слишком поздно!
– Давай я помогу тебе рисовать? – предлагаю я.
Мне не стоило этого говорить.
– Уходи! – кричит Цки. – Это не для тебя, не для твоих чуждых глаз и мыслей. Это наши воспоминания, мы делимся ими с любовью друг к другу, это наше послание будущим поколениям, а вы уничтожили нас! Уходи и никогда больше не возвращайся.
Я стою там еще некоторое время. Цки не двигается и смотрит на горящий костер, не пытаясь поддерживать его или броситься в него вслед за остальными. Мысль о том, что Цки может спалить рощу после моего ухода, заставляет меня остаться, пока огонь полностью не проглатывает гнезда и пожар на траве не гаснет, оставив не земле неровный черный шрам в три метра длиной – неизгладимый след, на котором никогда больше не зародится жизнь.
Цки издает звук, который мой переводчик-имплант не может расшифровать, возможно, потому что это не слово, а лишь нечленораздельное выражение горя. Я не должен был приходить сюда и задерживаться так надолго. Я знаю, что поступал недальновидно, вступая в подобные беседы с Цки, и нужно было хорошенько подумать прежде, чем приходить сюда, и все-таки я пришел. Я совершаю большую ошибку, нарушаю мои обязательства перед своим народом, позволяя этой диковинной новизне сбить меня с пути.
– Мне очень жаль, – повторяю я и на этот раз ухожу.
Я никуда не сворачиваю с тропинки, пускай моим ногам и хочется в последний раз пройти по траве этой планеты, ведь я вряд ли еще раз вернусь сюда.
У ворот я снимаю льняное полотно, снова омываюсь водой, а когда солнце и легкий ветерок высушивают мою кожу, оставляя после себя приятный холодок, я одеваюсь, беру свои вещи и возвращаюсь к своей реальной жизни.
Ворота открываются, и, несмотря на годы тренировок и преданность нашим идеям и философии, на этот раз я оглядываюсь назад.
Цки идет по тропинке.