Непрекрасная Элена. Оксана Демченко
Лоло, как правило, умещается ровно одна мысль. Два-три светляка смогут переключить ее с навязчивой обиды «У-уу, гадкая Мари!» на писклявое счастье – «Убойный подарок!». Так и скажет Лоло, когда проснется, если я справлюсь…
Справилась!
В глухую полночь хорошо брести через луг от лабиринта внешних домов к парку.
Лето уже перевалило хребет жары и катится в овраг осени. До больших холодов неблизко, но по ночам от реки наползают туманы – стылые, кисельно-вязкие… Парк делается похож на дикий лес, огни города пропадают, запахи искажаются, звуки путаются. Дальнее кажется близким, а то, что в двух шагах, не угадывается.
К моей груди притиснута банка со светлячками, словно у меня зеленое сердце-фонарик. Мысли легкие, не гнут плечи. Интересно: в мире предков, шесть или семь сотен лет назад, светляки были такие же? Мохнатые, чуть мельче шершней, падкие на мед и гнилые фрукты…
Мы толком не знаем, какие виды животных и растений сильнее всего затронули генные подвижки. Мы слишком мало помним о прошлом наверняка, без искажений. Для примера могу порассуждать о соме. В Пуше сомов-шатунов видел хоть раз каждый ребенок. Осенью они стадами кочуют вверх по реке, к великим болотам. Крупные идут на глубине, а мелочь играет, выпрыгивает на берега, пробует встать на плавники и прогуляться.
Говорят, прежде эта рыбина не умела вылезать на берег, не охотилась в пору нереста на всяких там оленей, прикинувшись поваленным деревом. Или вот…
«Нет… не пани… ую, но»…
Я споткнулась, села и затаила дыхание. У меня тонкий слух. Именно слух помог мне узнать о существовании музыки. Пять лет назад я гуляла ночью, как сейчас, и услышала, как в полуподвале, страшно далеко, у самой стены, предсмертно-тихо хрипит последний патефон города. Я заспешила на звук и, набив три памятных шишки на лбу, встретила деда Пётру, которого с тех пор по-свойски зову именно так – «деда Пётра». Хорошо, что я успела, пока патефон не издох… Сосны с моего пути почему-то не шарахались, но я упрямо брела, зажмуренная: с открытыми глазами хуже слышу, отвлекаюсь.
Вот и сейчас мне чудится голос, опять он страшно далеко, в доме у самой стены. Удалось сходу понять три слова, а дальше будто слух от волнения ухудшился, не разбираю – и все! Зато улавливаю интонации и уже не сомневаюсь: говорит Ларкс.
Ларкс! От одной мысли о нем я разучилась дышать и двигаться. Кое-как заставила легкие работать, переупрямила ноги-руки. Встала. Осторожно сделала шаг, еще шаг. Кроповы сосны! Опять настучат мне… Слышу голос, бреду, уверенно понимаю направление и удаление. Двигаюсь быстрее, на цыпочках. Дурные мотыльки летят на свет и жгут крылья. Я тоже мотылек, я бегу, мчусь – прямиком в пламя бед. Но я должна подслушать секреты Ларкса!
Бам! Звездочки во тьме, звон в ушах. Сосна подкосила меня. Лежу, дышу ртом. Кстати – над самой землей отчего-то звук кажется громче, внятнее.
…у..ф..ре…? – голос старшего Юргена.
– Да! –