Непрекрасная Элена. Оксана Демченко
как великий праздник. Упрямо твердил, наш город – лучшее место в мире. Ради такого несложно привыкнуть к незнакомой пище. Старик научил наших пищевиков правильно делать соевый сыр, выучился писать на слави и оставил нам «Медицину Чунго». Но город помнит старика из-за сыра, и только-то. Его записи редко читают, в Пуше всякий мнит себя врачом, а старик был – пациент. Мне в руки сшивку листов уложил деда Пётра. Он был одним из лучших хирургов Пуша, пока его не отстранили. Причин не знаю. Что-то тайное и крупное есть в прошлом деды. Ему запретили даже учить нас, младших. Но деда Петра тайком наставляет меня, а еще пробует кое-что рассказать Али. Пацан мелкий, немножко глупый, зато умеет слушать и еще – молчать о важном.
Прежде я не пробовала использовать знания старика из неведомого Чунго. Мешали не предубеждения, а сталлы. В записях сказано: пальцы – чутки, пальцы сами найдут тайные точки силы и слабости на теле, если знать основы и научиться доверять наитию. Мне ли не знать, насколько это верно. Я затем и наношу клей, чтобы ничего не ощущать!
Что ж, пора менять привычки.
Я дотронулась до шеи Лоло. Провела пальцами по её руке… От первой неудачи в поиске нужной точки во мне проснулась злость. Повинуясь ей, я остервенело сколупывала клей с подушечек пальцев – слой за слоем… Снова трогала кожу Лоло. Морщилась – больно, но терпеть могу. И опять колупала сталлы.
Трогать живое для меня всегда больно. До потери сознания, если нет защитной прослойки. Снова щупаю кожу. Нашла: укол в подушечки пальцев, мой пульс сбоит и замедляется, мне тошно и темно. Нажимаю… и мысленно благодарю старика, ведь закаменевшая Лоло расслабляется. Могу вынуть из ее рук скальпель. Уже неплохо, вот только Лоло теперь на ногах не стоит, и вся – будто вареная. Поддеваю ее левой рукой под локти, тащу к кровати. Сажаю, прислоняю к стене. Отвешиваю пощечину. Повторяю для надежности, сразу зажимаю рот очнувшейся дурёхе. Вот она дернулась, слепо осмотрелась… Закат погас, но луна наконец-то разгорелась, света предостаточно даже её зрению.
Лоло захлопала ресницами, замычала, извиваясь… и опознала меня.
– Молчи, – приказываю шепотом. – Постарайся. Молчи и дыши.
Она молчит и дышит. Это больше, чем я надеялась получить сразу, с первых слов.
– Убираю руку. Молчи и не падай!
Кивает. Глаза на пол-лица, слезы ручьями… Вся дрожит, зубы стучат – аж щелкают. Ощупываю её карманы и советую прикусить платок. Слушается. При этом замечает скальпель у меня в руке, затем пятна на своих руках, на халате… Икает, непослушными руками зажимает себе рот. Надо же, ее не вырвало. И крика нет. Молодец. Может, она не полная дура? Мари бы не дружила с дурой.
– Лоло, слушай. Ты не виновата. Тебя одурманили. У них злой план, давний и серьёзный. Хотят уничтожить твоего отца, поняла? Наверняка, в деле Юргены. Скажи о них отцу, обязательно. Только ему. Сейчас снимаем халат. Не можешь помочь, хотя бы не мешай. Старайся запомнить то, что я говорю. Позже повторишь, и ничего