Непрекрасная Элена. Оксана Демченко
текущего прочтения.
Мой инженерно-логический комплекс не приемлет дефиниций истины через осредненное мнение. Для меня венец демократии – орда волкодлаков, этой крайне эффективной в выживании и развитии помеси кропнутого контингента зоопарков со стаями одичалых собак и редкими выжившими волками… Конечно, я говорю о Западной Европе на первичном этапе воздействия на геном. Именно там и тогда возникли и волкодлаки, и само их название, данное людьми – носителями ментальности прежнего мира… Отвлекаясь от темы, добавлю: биологическое разнообразие возвышенностей восточнее, от Среднерусской до Урала и за Урал, дало куда больше феерических, непредсказуемых решений.
Когда волна, инициированная чьим-то паническим страхом, смыла родину Мейера и почти весь запад континента, волкодлаки не пострадали: успели откочевать. Как они узнали о том, что осталось тайной для последних действующих спецслужб? Спросите у волкодлаков. Если найдете с ними общий язык.
Так или иначе, двигаясь на восток, эти гении стайности поумерили разнообразие иных новых видов. Так сказать, распространили на Среднерусской возвышенности ценности демократии. И главное – отсутствие права на мнение, что демократия не идеал организации миропорядка. Полагаю, всё сложилось бы много хуже, если бы на пути разношерстной массы «голосующих челюстями» волкодлаков не встали харизматичные одиночки, готовые пренебречь мнением толпы, даже оплатив свой выбор высшей ценою – жизнью… Я говорю о мейтарах и пожалуй даже йетарах – существах куда более загадочных. Их наличие мои системы наблюдения могут лишь предполагать, исходя из следов и косвенных признаков.
Далее аналогии с погибшим миром людей невозможны, звери оказались куда гибче и смогли развить обе системы, демократию и тиранию, до совершенно иного уровня, изменив их суть. Более того, звери успешно сочетают обе системы, не находя в них противоречий.
Однако же, ценности сообщества людей, где красота изложения идеи затмевает её смысл, где массы готовы бесконтрольно рожать законы, которые хуже уродцев, заспиртованных в кунсткамерах средневековья, где слепая толпа следует за крикунами, пока подлинные её хозяева решают задачи у всех на виду и остаются неподконтрольными невидимками…
Стоп. Очевидно, я обязан прервать запись и почистить систему. Всё это мог изложить лишь Петр Сергеевич.
Петра я оцифровал и включил в систему частично расслоённого комплекса сознаний Алекса на сорок шестой год эры кроп. То было опрометчивое, спонтанное решение. Алогичное.
Петр был гениальным физиком и врачом, а еще вдохновенным поборником монархических идей. Он был человеком того масштаба, который я оценил сразу и пожелал сберечь хотя бы в урезанном, доступном мне формате съема матрицы мозга. Я предупредил его об ограничениях оцифровки, он согласился. Тогда я еще не понимал, что такое борьба с самим собой и конфликт мнений внутри цифровой идентичности. Я поступил необдуманно.
Я