Последователь. Андрей Дудко
и поставил на задние копыта. Боров не понимал, чего от него хотят, и неловко отталкивал Толика, а тот все силы пускал, чтобы удерживать врага в вертикальном положении – так они и стояли.
Свиньи ободряюще хрюкали борову. Одна самка, влачащая по пыли сосцы, переживала сильнее других: похоже, она была его дамой. Их дети, маленькие розовые поросята, боязливо выглядывали из копны сена в хлеву.
Я ел с земли мятую клубнику. Руки были липкими от сока, вокруг них вились осы. Фаня увидела, что я отвлекся, забежала в вольер и стала выдирать борова у Толика из рук. Боров пятился, за ним – Фаня и Толик, кто-то споткнулся, все они упали на сплетенную из лоз ограду и сломали ее. Боров душераздирающе рохкнул и сбежал в угол. Там им занялась его дама. Она подложила ему под живот сено и деликатно подула на взмыленную шею. Он тяжко сипел.
Толик лежал в луже в ногах у Фани.
– Твой лев – просто зверь, – говорит.
– Конечно! Самый ярый свин в деревне. Все соседи завидуют.
– Не повезло.
– Надо было к Рене забраться. Она пьющая, у нее свиньи дохлые.
– Не надо. Я его побежду.
Я прогулялся по территории, пощипал недозревшую черную смородину. Зашел в туалет и солнечным лучом разбудил спящих в дыре крылатых туалетных червей. Они взлетели в воздух и пустились присаживаться мне на лицо и руки. Я зажмурился и кое-как сосредоточился.
– Ну у вас тут и стрекозы! – крикнул, чувствуя, как подлые черви звенят возле уха и касаются меня.
Послышался ответ, но я его не разобрал. Медленно двигалось время, с ним истекала моя нужда. Черви активно летали. Я бы за такой дом не сражался, но у людей и червей предпочтения разные, и не мне их судить. Когда вышел на улицу, черви подталкивали меня в спину. Несчастные создания, не видят, в каком зле живут.
– Вы что-то сказали? – спросил у Фани, вернувшись к вольеру.
– Я не тебе, я ему.
Толик лежал лицом к небу. Его правая ладонь гаснущими толчками лила в лужу кровь. Капли выходили по дорожке, сложенной из других капель, и падали в воду. Там не растворялись, а тесно плыли, как ряд миниатюрных бордовых медуз.
– У него палец гниет, – сказала Фаня. – Я заметила, говорю – ногти надо стричь. А будешь грызть, когда-нибудь палец отрежут. А он, дурак, возьми и откуси кусок мяса.
– Не буду стричь, – сказал Толик. – Этого нельзя делать!
– Смотри, – говорит Фаня, – где кусок. Туда его плюнул.
Кусок лежал на огороде с луком. Маленький, похожий на лодочку комочек, с небольшой каплей гноя в центре.
– Толик, – говорю. – Ты сдурел.
– Неправда. Просто оно болело.
– Так нельзя. Если стричь ногти не хочешь, то и не грызи их, пожалуйста. Пусть растут.
Толик сунул вскрытый палец в рот.
– Холосо, бляч. Не буду босе глысь.
Я вышел на обочину и сорвал подорожник. Вернулся к Толику и обернул растением больной палец. Сквозь сетку пор на листе выступила кровь.
– Хлопцы, – говорит Фаня, – что надо, чтобы вы ушли?
У Толика требование