Моя тюрчанка. Степан Станиславович Сказин
мы с милой похожи на пару мышат, упавших в молоко. Изо всех сил барахтаемся, дергаем маленькими белыми лапками, лишь бы не сгинуть на дне кувшина. У нас не жизнь, а сплошная борьба за существование.
Все же я наскреб в себе достаточно воли, чтобы лежачее положение переменить на сидячее. Ширин проснулась и подняла голову. Волосы у моей девочки были в полном беспорядке. Черты лица заострились. Под красными, воспаленными, тусклыми глазами – мешки.
– Ну как ты?.. – слабым голосом поинтересовалась у меня любимая. И тут же ее сотряс приступ резкого кашля. Она прижала обе руки к груди, в которой, видимо, жгло. Я потрогал лоб милой: он горел огнем.
Прокашлявшись, моя звездочка бессильно уронила голову на подушку. Прошептала:
– Все тело ломит. И трудно дышать…
Я мысленно обругал себя матом – за то, что не хотел отрываться от постели. Если я поддамся лени – кто позаботится о Ширин?.. Я должен зарубить себе на носу: как бы мне ни было бы плохо, моей девочке приходится в тысячу раз хуже. Я обеспеченный жильем «туземец», гражданин, а она – мигрантка. Я голубоглазый славянин с копной пшеничных желтых волос, а любимая – восточной внешности, смугляночка, из-за чего на мою луну косятся полицейские и обыватели. И наконец, вишенкой на торте: моя милая заболела, а я относительно здоров.
Я осторожно поцеловал Ширин сначала в левый, а потом – в правый глаз. Как бы наложил печати, которые сдержат слезы моей девочки. Сказал:
– Тебе лучше оставаться в постели. Попробуй еще поспать. Ты молодая, крепкая. Очень скоро ты победишь болезнь.
«Крепкая» – это было, конечно, только красное словцо, призванное взбодрить мою милую. На самом деле возлюбленная представлялась мне хрупким нежным цветком, роняющим лепестки даже под легким ветерком.
Я сходил на кухню, налил горячего лимонного чаю для своей девочки. Ширин с благодарностью приняла из моих рук теплую кружку с ароматным напитком. Выпив треть кружки, глубоко вздохнула, несколько раз кашлянула и плотнее завернулась в одеяло. Кажется, решила последовать моему совету и попытаться заснуть.
Я с тоской смотрел на любимую девочку. В сердце мне будто заколачивали гвоздь – до того поганое было у меня настроение. Я, конечно, сгоняю в аптеку – выберу для Ширин жаропонижающее и какой-нибудь сироп от кашля. Возьму на себя обязанности кухарки – буду поить свое солнце бульоном и кормить вареным рисом с овощами. Но, по-хорошему, кроме моей дилетантской заботы, милая нуждается и в помощи доктора. И тут-то непробиваемой, во всю ширь горизонта, стеной вставала перед нами очередная проблема.
А дело в том, что каждый расейский медик – только на сорок процентов врачеватель. А шестьдесят сотых – бюрократ. Заболел бы я, а не Ширин – все было бы намного проще. Мы просто вызвали бы терапевта из районной поликлиники, к которой я приписан. Но с моей девочкой такой номер не прокатит. Задирая нос и, как тетрадон, раздуваясь от ощущения собственной значимости, эскулап потребует у моей милой