«То, что люблю, придет воздушным гостем…» 100 английских стихотворений (1837–1918) для начального чтения = 100 English Poems (1837–1918). Группа авторов
грань; зд.: горизонт /= horizon [hə'raɪz(ə)n] – горизонт/);
So sad, so fresh, the days that are no more (столь печальные, столь свежие – дни, которых больше нет).
Ah, sad and strange (о, печальные и странные; ah [ɑ:] – а!, ах!) as in dark summer dawns (как в темные летние зори; dawn [dɔ:n] – рассвет, утренняя заря)
The earliest pipe of half-awaken’d birds (самое раннее пение наполовину = едва пробудившихся птиц; pipe – трубка; свирель, дудка, свисток; свист, пищание /обычно о птицах/; to awaken [ə'weɪk(ə)n] – будить, разбудить; пробуждаться; просыпаться)
To dying ears (для умирающих ушей = глохнущего слуха), when unto dying eyes (когда для умирающих глаз = слепнущего зрения; unto ['ʌntu:] /книжн./ = to)
The casement slowly grows a glimmering square (оконный переплет медленно становится мерцающим квадратом; casement ['keɪsmənt] – створный оконный переплет; окно, рама которого открывается наружу /а не поднимается вверх/; to grow [ɡrəʋ] – расти, вырастать; делаться, становиться: to grow dark – темнеть, меркнуть);
So sad, so strange, the days that are no more (столь печальные, столь странные – дни, которых больше нет).
Dear as remember’d kisses (милые/дорогие, словно вспомненные поцелуи; dear [dɪə] – дорогой, милый, любимый) after death (после смерти; death [deθ] – смерть),
And sweet (и сладостные; sweet – сладкий; приятный, милый) as those by hopeless fancy feign’d (словно те /поцелуи/, что /были/ симулированы безнадежным/отчаявшимся воображением = что представлялись отчаявшемуся воображению; hopeless – безнадежный; отчаявшийся; hope – надежда; fancy – иллюзия; галлюцинация; воображение, фантазия; мысленный образ; наваждение; каприз, прихоть, причуда; to feign [feɪn] – притворяться, делать вид, симулировать)
On lips that are for others (на устах, которые для других = предназначены другим); deep as love (глубокие, как любовь),
Deep as first love (глубокие, как первая любовь), and wild with all regret (и полные яростного сожаления/раскаяния: «и яростные со всем сожалением»; wild [waɪld] – дикий; бурный, необузданный; исступленный, безудержный; regret [rɪ'ɡret] – сожаление; раскаяние);
O Death in Life, the days that are no more (о смерть в жизни – дни, которых больше нет).
Tears, idle tears, I know not what they mean,
Tears from the depth of some divine despair
Rise in the heart, and gather to the eyes,
In looking on the happy autumn fields,
And thinking of the days that are no more.
Fresh as the first beam glittering on a sail,
That brings our friends up from the underworld,
Sad as the last which reddens over one
That sinks with all we love below the verge;
So sad, so fresh, the days that are no more.
Ah, sad and strange as in dark summer dawns
The earliest pipe of half-awaken’d birds
To dying ears, when unto dying eyes
The casement slowly grows a glimmering square;
So sad, so strange, the days that are no more.
Dear as remember’d kisses after death,
And sweet as those by hopeless fancy feign’d
On lips that are for others; deep as love,
Deep as first love, and wild with all regret;
O Death in Life, the days that are no more.
The lotos-eaters
(Лотофаги[9])
There is sweet music here (здесь сладостная музыка) that softer falls (которая падает = струится вниз нежнее/тише; sweet – сладкий; приятный, милый; сладкозвучный, благозвучный, мелодичный: the sweet voice of a bird – мелодичное пение птички)
Than petals from blown roses on the grass (чем лепестки с овеянных ветром роз на траву; petal ['pet(ə)l] – лепесток; to blow – дуть),
Or night-dews on still waters (или /чем/ ночные росы на тихие/недвижные воды; dew [dju:], [ʤu:] – роса; still – бесшумный, тихий, безмолвный; неподвижный) between walls (между стенами)
Of shadowy granite (затененного гранита; shadowy ['ʃædəʋɪ] – тенистый, затененный; темный; мрачный; shadow ['ʃædəʋ] – тень; granite ['ɡrænɪt] – гранит), in a gleaming pass (в мерцающем проливе;
9
Лотофаги (греч. Λωτοφάγοι, поедающие лотосы) – в IX песне «Одиссеи» Одиссей и его спутники, возвращаясь с Троянской войны, посещают остров лотофагов. Лотофаги питаются плодами лотоса, дающими забвение тому, кто их отведает. Некоторые спутники Одиссея также их отведали, после чего не захотели покидать остров (и Одиссею пришлось увезти их насильно): «Встретив, им лотоса дали отведать они; но лишь только / Сладко-медвяного лотоса каждый отведал, мгновенно / Все позабыл и, утратив желанье назад возвратиться, / Вдруг захотел в стороне лотофагов остаться, чтоб вкусный / Лотос сбирать, навсегда от своей отказавшись отчизны. / Силой их, плачущих, к нашим судам притащив, повелел я /
Крепко их там привязать к корабельным скамьям; остальным же / Верным товарищам дал приказанье, нимало не медля, / Всем на проворные сесть корабли, чтоб из них никоторый, / Лотосом сладким прельстясь, от возврата домой не отрекся» (перевод Василия Жуковского).