Рад Разум. Евгений Владимирович Кузнецов
её лика и внимание её ко мне беспромашное – помню, как помню себя. Чуть забота у меня, у ребёнка, малейшая – и тут как тут её умелые и тёплые глаза и руки.
Главное, суть стал расти, – глаза. – Ещё и красивые… и сознающие свою красоту… чему-то тайному – тайному! –принадлежащие… и потому мне целиком недоступные… и потому – для меня заветные!..
…Воет автобус?.. или – дорога?.. или – вся чернота?
Куда еду?.. К чему еду?..
…С днём рождения поздравляла меня. Всегда утром. Как-то через стены и дверь видела, что я, в моей спальне, проснулся, что открыл глаза. Нельзя было притвориться. Только что где-то в глубине дома с кем-то, слышу, говорила… И вот – сразу, чуть я шевельнулся под одеялом, входит… смотрит на этот раз прямо… намеренно тихо и намеренно ласково говорит поздравительно… неизменно обнимает за голову, за плечи… обдавая своим несравненным запахом… вкладывает в руки новую рубашку или полотенце, или носки и – и шоколадку… Но не велит её сейчас же починать, есть… А чуть-чуть удручая, требует вставать завтракать.
И так – было.
И это из всего, что ни есть вообще, вообще – по-настоящему, по-настоящему.
И как это так, что сейчас этого вдруг – нету?..
И откуда взялось это… это… событие?!..
Неужели… придётся сказать… «горе»?..
Очевидно только, что оно – неуклюжее, грубое, дикое.
Откуда?..
Или оно было… всегда растворено… в том же самом воздухе, что и то тепло?!..
И всегда было рядом.
Почему об этом никогда не думалось?..
…Красивая, стройная, почти маленькая, гордая!..
И к ней-то – так грозно.
И о ней-то – о такой! – плакать.
Несправедливо…
Боже, а Боже! – Несправедливо.
…Мир мал – а газета тем более мала.
Поэтому меня тогда и «сократили».
А вовсе не потому – уж как год, – что этот самый «кризис».
Я, во-первых, и заранее знал, что так со мной выйдет. «Уволили по сокращению» тех, как водится, у кого меньший срок тут работы. Нескольких. Образование и опыт, если из того исходить, у всех одинаков. Так что вроде бы порядок.
Но ощущение всё-таки новое.
Самый гнусный сон – это этикет, этикет.
Чувство почти такое же было, когда – лет, значит, двадцать тому – «цены отпустили». Я ещё юный был. Ну и, перед тем, когда саму страну «распустили».
В природе вроде бы ни тогда, ни теперь ничего не предшествовало и ничего потом не последовало. Так что…
«Сократили» меня, меня – «сократили»…
Слово-то какое!
…И ещё. Может – главное.
Я, собственно, этого… как будто и ждал…
«Сократили» – и развязали мне руки.
Для мысли.
И, признаться, в первый же день – моё чувство: а я и не был вполне причастен!
То есть – это я… вас всех сократил. Без кавычек.
Или – по сегодняшнему моему, траурному, состоянию: это газета, газета мне, мне мала.
Уволили – я теперь зато спокоен.
Я теперь не повязан миром, этим самым социумом, суетой. Столь-то прочно: