Суд герцога. Рафаэль Сабатини
брови его вопросительно изогнулись. – Но кто этот Галеотто?
На подвижном лице сатира, стоящего у его стула, промелькнула улыбка. Он не страдал отсутствием чувства юмора, этот Малипьеро. И ответом его стала пародия строчки Данте:
«Galeotto fu il nome, e chi lo scrisse[1]!»
В горле Варано что-то булькнуло, и правитель Камерино начал читать третье письмо. Пальцы его правой руки сжимались и разжимались. Потом он встал, изо всей силы хватил кулаком по столу.
– О, бесстыдница! – проревел он. – Прелюбодейка! Шлюха! И все же, вдруг это ложь? Господи, помоги мне! Если так…
Он не договорил, взгляд налитых кровью глаз упал на Малипьеро, и тот в испуге попятился. А Варано большими шагами пересек шатер, откинул полог.
– Немедленно оседлать трех лошадей, – приказал он. – Со мной поедет Джанпаоло, – и вернулся к столу. – Третья лошадь для тебя, Малипьеро.
– Для меня? – в ужасе просипел предатель. Такого поворота событий он никак не ожидал.
– Для тебя, – подтвердил Варано. – Тебе приходилось видеть палача за работой. Ты знаешь, как на дыбе выворачиваются кости, лопаются сухожилия, а тот, кого пытают, просит о скорой смерти? Если окажется, что ты солгал, а я молю Господа Бога, чтобы так оно и было, ты испытаешь все это на себе. И пожалеешь о содеянном, – Чезаре Борджа не зря назвал Варано кровавым тираном. – А теперь иди, готовься к отъезду, – скомандовал он, и Малипьеро выскользнул из шатра.
Хитрый венецианец, а родом Малипьеро был из Венеции, поднаторевший в интригах, не предусмотрел, что Варано может взять его с собой. Выходило, что тот, несмотря на обуявшую его ревность, таки подозревал Малипьеро в обмане и оставлял за собой возможность незамедлительно наказать предателя, если жена докажет свою невиновность.
Что же делать, раз за разом повторялся этот мучительный вопрос в голове Малипьеро? Матерь божья, что же ему делать?
Но достойного ответа не находилось, и в нерешительности стоял он посреди собственной палатки. В какой-то момент ему удалось освободиться от липкой пелены страха, и он вытащил из ножен меч. Коснулся большим пальцем острия, чтобы убедиться, не затупилось ли оно. Упер рукоять в землю и замер. Оставалось лишь одно: наклониться, прижаться грудью тем местом, над которым билось сердце, к острию и опуститься на меч. Римская смерть, быстрая и безболезненная. Разумеется, он достиг конца своего жизненного пути. Лучше умереть здесь, чем на дыбе в руках палача, как пообещал ему Варано.
Но тут он вспомнил про сына. Его же повесят, если Варано не уедет этим вечером. Покончи он с собой, Варано догадается, что все это значит, и останется в лагере. Только это да мысль о том, что между Имолой и Камерино многое может случиться, остановили Малипьеро. Он поднял меч, вновь засунул его в ножны. К палатке приблизились шаги. На пороге возник солдат. Варано звал предателя к себе. Малипьеро собрался с силами и вышел в ночь.
У шатра Варано он вспомнил еще об одном неотложном деле.
– Загаси факел, – скомандовал он сопровождавшему
Виновато было имя и тот, кто его написал (с