Духота. Валерий Иванович Лапковский
катапультации из альма-матер и пробы недозволенного оставления родного отечества гордец и враль «отдохнув» месяц в «палате №6» был отпущен на волю со строгой рекомендацией впредь не совать нос в иноземное посольство и вообще не околачиваться в столице, а преспокойно загорать на солнышке в Крыму, где ему, наконец, со скрипом дали паспортную прописку.
Он нигде не работал, нигде не учился. Жил с матерью на те жалкие деньги, что она получала, печатая горы бумаг на машинке в штабе рыбразведки. На эти гроши сын ещё умудрялся ездить в город на Неве и там, в библиотеке, основанной при царе, сидел с утра допоздна, превращаясь в книжного клеща, озабоченного, как обмануть бдительность сотрудниц, выдающих крамольную литературу по спец.разрешению.
В фойе уникальной избы-читальни сталкивался с профессорами, у которых недавно учился. Те раскармливали двадцатью копейками чаевых начитанных швейцаров. И он, и учёные мужи, как малознакомые лорды, делали вид, будто не знают друг друга. Провинциал брал у гардеробщика солдатскую шинель, подаренную ему приятелем после демобилизации из армии, и, выскользнув на улицу, был готов попотчевать искренним презрением любого, кто легкомысленно дерзнёт подшутить над его внешним видом.
Заботливые дяди и тёти из горздравотдела не раз предлагали своему подопечному устроиться в бригаду грузчиков и забиванием бочек хамсы в вагоны на железнодорожной станции скопить денег на новое пальто. Экс-студент, слушая сердобольные советы ласковых эскулапов, скорее замёрз бы на улице от холода, чем ударил палец о палец в стране, где его официально объявили сумасшедшим, лишили всех прав, кроме привилегии таскать камни и рыть канавы.
Шинель дразнила лекарей. Пальто успокоило бы их как смирительная рубашка. Медицинские пиявки обзывали полишенеля между собой то «Грушницким», то «Дзержинским». Но в Конторе Глубокого Бурения ему присвоили кличку «Ирод» (чем так напужал?).
Разработка закодированных кличек на интимном языке Лубянки требовала недюжинного мастерства. Для такого дела привлекали не октет дворников из наружного наблюдения, а психотехников высокого полёта, умеющих, не менее друзей человека из библейской земли Уц, определить, почему сбитый лётчик-испытатель Иов сидит за городом на пепелище и скребёт себя огрызком черепицы.
Кличка обеспечивала максимум удобств для мгновенного распознавания паразита, цепляющегося за шерсть тигра. Щуплый физик-академик становился «Аскетом», его жена (хитрющая хайка) – «Лисой», ядовитый писатель из Рязани – «Пауком», биолог в рясе – «Миссионером», а затесавшийся в эту дурную компанию недоучка студент – кровожадным «Иродом».
Внутри себя он издевался над врачами, подозревая, не написал ли кто из них закрытую диссертацию на соискание научной степени «Почему и как чекисты дают прозвища поднадзорным и стукачам»? Его смешило, что главный психиатр города Маграм тайком считал его не «аферистом», а «авантюристом», вряд ли зная, что в глазах историков Ирод слыл беспутным авантюристом, совершенно чуждым еврейскому благочестию.
Приезжая в огромный город на севере «Ирод» ютился в общежитии политехнического института, куда в потёмках забирался через