На обочине времени. Владимир Соболь
пока у них не отвалятся руки, но мне до того не было никакого дела. Политика – политикой, а физика – физикой, и мешать их немыслимо. Во всяком случае, так представлялось мне в студенческие годы.
И в то утро я проводил мать на улицу – ей, как заведующей медсанчастью, непременно надо было показаться и своим врачам, и своему директору, – а сам сел за стол рассчитать схемку стабилизатора. Колесов, доцент нашей кафедры и мой научный руководитель, велел поменять усилитель на нижнем тензодатчике: не нравилось ему, что больно уж гладко ложатся точки на прямую. Не верил человек в линейные зависимости, и, между прочим, совершенно справедливо…
Мать вернулась к полудню, мы пообедали, и она легла добрать пару часов, а я сел еще поглядеть главу из Ландау. Не то чтобы мне это было позарез необходимо, с большей пользой я бы поработал над матстатистикой – уже нужно было срочно обсчитывать результаты, но не хотелось слишком отставать от Михаила. Разумеется, я весьма скоро завяз в одном преобразовании и пошел звонить Смелянскому.
В результате всего лишь через полтора часа я входил в профессорскую квартиру. По телефону Мишка отказался говорить напрочь.
– Какая Гамильтон?! – орал он в трубку так, что динамик только фонил отчаянно – трещал да попискивал. – Она же совсем чужая баба. У нее же там этот – одностворчатый… Ах, это он! Ну извини, ну ты даешь… Еще и операторы… Чем тебя только кормили с утра?! Праздник сегодня, отец, праздник…
Если бы я не знал, как его воспитывают дома, то решил, что он уже тепленький. Но такое предположение было невероятно, не ложилось ни на какую кривую. Ему и за общим столом едва разрешали пригубить из одной и той же рюмки с каждым тостом. И каждого приятеля своего сына Людмила Константиновна обнюхивала с подозрительным рвением натасканной на наркотики овчарки.
Однажды она встретила меня в прихожей, долго смотрела, как я снимаю куртку и развязываю шнурки задубевшими на морозе пальцами, а потом, когда я уже влез в тапки и попытался протиснуться мимо нее навстречу Михаилу, маячившему в конце коридора, вдруг заявила громко и безапелляционно: «Боря, от тебя пахнет!» И это было в общем-то справедливо, потому что каких только запахов не нанесет от взрослого парня. Я уже давно был не мальчик. Но она-то имела в виду совершенно определенные флюиды, а как раз в тот день у меня не было во рту ни капли. Мишка застыл там, в отдалении, да и я, вместо того чтобы сказать твердо: «Что же с того?!» – вдруг принялся оправдываться, как пятиклассник на уроке. Бывают на свете такие дамы, которые все знают до мельчайших подробностей и во всем безусловно уверены. Железобетонные женщины. И к Мишкиному несчастью, его мать принадлежала именно к этой породе.
Так что вряд ли Мишка с утра выпил хотя бы даже двадцать пять граммов. Просто возбудился человек, предвкушая вечернее застолье, и затребовал к себе еще и меня, разделить с другом шумные семейные радости. Я поначалу отнекивался, но тут трубку взял Яков Семенович и приказал быть немедленно, так быстро, как только получится, и ни в коем случае