Наши за границей. Михаил Пеккер
детей. Подошел трамвай, он был как игрушечный – совсем не такой, к каким привык Максим. В него они не сели – впереди было много людей, но Максим не расстроился. Вдруг из припаркованной машины вышел человек и стал что-то говорить. Все стали смеяться.
– Это жонглер, – сказал Семен, – сейчас будет демонстрировать свое мастерство, а потом со шляпой пойдет. Мы по доллару бросим. Больше не надо. Я как-то подсчитал, он здесь здорово зарабатывает. Ну ладно, смотри.
Пока Максим смотрел, как жонглер бросает и ловит мячики, жонглирует факелами, Семен позвонил отцу и сказал, что они стоят в очереди на трамвай и задержатся минут на пятнадцать.
– Ты думаешь, почему я звоню все время? – вдруг сказал Семен Максиму. – Знаешь, один раз не позвонил, так отца с сердечным приступом в госпиталь отвезли. Понимаешь, Сан-Франциско – большой город, и шалопаев, которые готовы за 20 долларов человека убить, чтобы наркотиков нажраться, хватает. А я вместо восьми вечера в два часа ночи приперся. Здесь полиция, если обратишься, два дня не ищет, правило у них такое, а потом федеральный поиск объявляет. После этого случая – все, держу с папкой связь.
Мальчики сели в следующий трамвай, вернее, повисли на подножке. Это было здорово: трамвай то поднимался вверх, то катился вниз, улицы, люди – все смешалось в веселый карнавальный вихрь. Максим был счастлив. Он ничем не отличался от маленьких американских детишек, приехавших впервые в большой город. Семен тоже улыбался, но для него это было уже испытанное удовольствие. На остановках одни люди сходили с трамвая, другие входили, а дети – дети просто катались на трамвае, так же как Максим и Семен.
– Всё, приехали, – неожиданно сказал Семен, и Максим спрыгнул с подножки. Ему вдруг захотелось погладить трамвай, он мягко прошелся рукой по его зеленому боку. Семен ничего не сказал, только взглянул на часы: – Максим, надо торопиться.
Пришли они вовремя. Отец Максима заметил, что его сын был сильно возбужден:
– Что, ребятки, заехали в район красных фонарей? – пошутил он, но сразу осекся: понял, что неудачно. Максим и Семен опять ничего не поняли, но взрослые посмотрели на отца Максима неодобрительно. Максиму вдруг очень захотелось спать.
– Пусть остается, – сказал отец Семена, – у нас есть лишний диван. Семен, проводи Максима, – улыбнулся Исай Абрамович. – Иди и ложись! – сказал он с напускной строгостью Максиму.
«Элеонора» – было последнее, что вспомнил Максим, прежде чем свалиться в сон.
Истории про меня и моего папу
Напротив меня сидит женщина, она в том возрасте, когда, глядя на нее, говорят, что можно легко себе представить, как она была красива в молодости. «Представляете, останавливались автобусы и такси на Брайтоне, когда вся мокрая от нью-йоркской жары я неслась на работу…»
Я слушаю Юлю и улыбаюсь. Я вижу Брайтон с его базарной одесской жизнью, эстакаду метро, внезапно грохочущего над головой. «Молодой человек, что вы стоите, идите и купите пирожок». Я оборачиваюсь – передо мной старушка, она держит в руке слегка