Прѣльсть. Валерий Коновалов

      Самым радостным событием было появление папы. Малыши сидели у окна, плюща носы о холодное стекло, и загадывали, за кем следующим придут родители, чтобы забрать их домой.

      – Это мой папа идёт! Мой папа! – кричал Чкалов, увидев сквозь заиндевевшую ограду отцовскую шинель, и бежал прочь от окна, к двери – мимо воспитательницы, власть которой над ним с этого момента заканчивалась.

      Папа приходил, добрый, сильный, надёжный и, как Чкалов, счастливый. В раздевалке помогал его ножке войти в валенок, выворачивал варежку, висевшую на резинке, застёгивал верхнюю, тугую пуговицу ватного пальто, поднимал воротник и наматывал вокруг шеи шарф, завязывая его сзади. Затем Чкалов садился в санки (на одной из реек было вырезано его имя) и папа вёз его домой. Память сохранила лишь ожидание его прихода, сборы, а ещё метель, мост, по которому они переходили большую реку… Мост был большой, и река, наверное, тоже была большая, потому что по весне там взрывали лёд. Ребятня из местных домов сбегалась, чтобы посмотреть на это восхитительное зрелище, которое все, даже взрослые, ждали с нетерпением, выходя каждый день на берег узнать, нет ли на льду трещин, что могло предвещать скорое начало ледохода.

      Воспоминания о детстве подобны лоскутам, которые не сложить в пазл. Почему сохранились лишь эти лоскуты – непонятно. Одно можно сказать с уверенностью: наша память сохраняет то, что связано с эмоциональным потрясением. Особенно если это имеет отношение к поступкам, за которые тебе становится стыдно, сколько бы лет ни прошло. Может быть, человек уже не помнит подробностей произошедшего, но каждый раз, когда вспоминает это, мучается невозможностью поступить иначе. Кроме стыда, память хранит озарения счастьем, горечь утрат – то, что поныне значимо для тебя и исчезнет с тобою. Бывают воспоминания, острота и важность которых с годами лишь возрастают. Может быть, они связаны с пробудившейся совестью, неудовлетворенностью настоящим или пониманием того, что жизнь скоротечна – дать однозначный ответ невозможно. У ребенка своё видение мира. И, как знать, – может быть, единственно верное. Если бы Чкалову, например, сказали, что он несчастный мальчик, потому что продукты в государстве распределяются по карточкам, промышленность разрушена войной, в жилище, где он живёт в такой гармонии со всем, что его окружает, отсутствуют элементарные удобства, – он бы подумал, что взрослые дяди решили подшутить над ним. Действительно, когда они жили в частном доме, который снимали родители, «удобства» наверняка находились на улице, но это совершенно не сохранилось в памяти, потому что ни в коей мере не могло увеличить процент его счастья или несчастья. А вот общая уборная в казарме (они тогда жили