Сошествие/Descensus. Александр Вулин
глазам и неуверенным слова, что всё наладится и вернутся старые добрые времена. Они больше не хмурились, когда вчерашние приятели совали им в их ладони, вспотевшие от стыда, мятые купюры в ответ на их просьбу о работе, в ответ на их дружески протянутую руку. Они стали привыкать к новым правилам игры этого нового мира, в создании которого когда-то сами принимали прямое участие. Он был плох, несправедлив и несовершенен этот мир, поэтому они не имели прав и оснований гордиться результатом своих трудов.
По приезде в Сербию они делали то, что, по их мнению, умели делать лучше всего: подрабатывали вышибалами в ночных клубах, публичных домах и на дискотеках, корешились с бандитами или с теми, кто воображал себя ими. Вечно полупьяные, окружённые проститутками всех мастей, которых они защищали, они остро ощущали собственную продажность. Будучи ещё молодыми, они на жизнь смотрели всё повидавшими пожившими глазами, которым знаком запах страха и бремя зависти. Зависти к тем, кто прожил свою молодость достойнее и лучше. Наступившее ожидаемое завтра застало их врасплох, сбило их с толку и оказалось, что желание пережить военную ночь и встретить победное утро не награда, а суровое наказание.
– И что теперь? – спросил Мрджан, потягиваясь так что заскрипел деревянный расшатанный стул.
– Говорят, что собирают отряд в Африку – продолжил Младжан. – Слышал пару дней назад от Жёлтого, ты его должен помнить, он служил с нами, но был комиссован из-за грыжи, хотя на самом деле дал на лапу докторам, так вот, он всегда во что-то ввязывается. – Какая ещё Африка, какой отряд? – заинтересовался Мрджан. – Срджан, ты веришь вракам этого придурка?
– А чему тут не верить? – ответил Срджан, взглянув на братьев Делич. – Если бы он сказал, что ему предложили какую-то достойную работу, я бы не поверил, но ведь нас приглашают на бойню, так что вполне вероятно, что всё это правда.
– Да оставьте вы всё это, отряды и Африку, ну хотя бы ты, Срджан! – выпрямив больную спину, в разговор вмешался хозяин буфета Миле, всё это время их внимательно слушающий. – Мало ли вам было в жизни бойни? С ума посходили, мать вашу, идите разгружайте уголь, всё лучше, чем сдохнуть у чёрта на куличках ни за грош. – Вот, значит, как говоришь, Миле. Уголь лучше, чем сдохнуть у чёрта на куличках. А вот скажи мне честно, что может быть хуже нашего нынешнего положения и что, по-твоему, нас ждёт, если мы останемся здесь? И как сейчас живут остальные, те, кому были нужны тогда? Читают лекции по Оксфордам задрав носы и о нас забыли напрочь. Не думаешь ли ты, Миле, что нас ждут большие пенсии и торжественные линейки в школах, где мы будем рассказывать детишкам воспоминания о войне, как, например, уже лет пятьдесят рассказывают твои старики, после чего их, вручив им путёвки, отправляют на лечение в пансионат? А может, ты найдёшь нам работу? Нашёл ведь своему Васе. Вот ты сюда таскаешь портреты Караджича, а сын у тебя в кантональной полиции, которую создали те, с кем он когда-то боролся. Как же меня от вас тошнит, разжиревшие ондатры! –