Поиски стиля. Владимир Константинович Арро
Портфель был потерт, старомоден и сильно оттягивал руку, но Мальва им дорожила, поскольку он достался ей от отца, которого она болезненно ревновала к его новой семье, городу, в котором он жил, ко всему на свете. Когда она тащила портфель, ей казалось, что отец держит ее за руку. Кроме того, в его просторные недра вмещалось все ее имущество – от томика Цветаевой до зубной щётки и ночной рубашки, – на тот случай, если она останется где-нибудь ночевать. На бульваре, усыпанном жесткими листьями платанов, она вошла в телефонную будку.
– Привет! – сказала она в трубку. – Гусев, будет сегодня студия?
В трубке молчали.
– Але-е!.. С добрым утром, Гусев!.. Ты еще не проснулся?
Голос у Мальвы был звонкий, высокого тембра, с маленькой трещинкой. Гусев о нем говорил, что он создан для сцены, но в быту утомляет.
– Мать, мне плохо, – буркнул Гусев.
Теперь помолчала Мальва, соображая, что бы это значило и какой следует взять тон.
– А тебе когда-нибудь было хорошо?
– Мне не до шуток.
– Что, приступ?
– Да. Дикие боли.
– Ты один? – помедлив, спросила Мальва.
– Ты ж понимаешь…
– Ну, лежи, я сейчас приду. Да, Гусев, может, что-нибудь надо? Болеутоляющее?
– У меня есть. Погоди… знаешь что, – кряхтя, сказал Гусев, – пожалуй, прихвати «Ессентуки» семнадцатый номер. Зайди в «семерку», тебе все равно по пути.
Через десять минут он открыл ей дверь, небритый, с темными пятнами под глазами, и пошел в своем длинном халате в полумрак комнаты, где бесшумно мелькал телевизор.
– Слушай, ты бы хоть форточку открывал! – воскликнула Мальва, почувствовав, как у нее перехватило дыхание.
– Мать, не бранись, – сказал Гусев и дернул форточку за шнурок. – Извини, я лягу.
Мальва вошла в кухню и остановилась в растерянности. Повсюду стояли молочные бутылки с мутной водой, немытые кастрюли и стеклянные банки. Там и тут валялись горбушки черствого хлеба, огрызки фруктов и яичная скорлупа. Вода в их городе была с повышенным содержанием железа, поэтому раковина основательно заржавела.
– Слушай, посуду, что ли, моешь? – крикнул из комнаты Гусев. – Оставь ты все это в покое!..
– Ну, не ори, какое твое дело! – ответила Мальва.
Досада на Гусева быстро прошла. Какой с него спрос – он художник, режиссер от Бога. Бытовые мелочи и должны проходить через его жизнь по касательной. Со студийцами Гусев был строг, деспотичен – орал на них, беспощадно высмеивал, бывало, и унижал, так что дело доходило до истерик. Но ему все прощалось, потому что он и себя не щадил. Женская часть студии называла его между собой «добрым гангстером».
Она вымыла все, что было в раковине, но от этого общая картина кухни не изменилась. «Тут часа на три работы, если по-настоящему, – подумала Мальва. – Позову сегодня Куму и Лиду».
– Ну, успокоилась? – спросил Гусев. Он лежал на спине, прикрыв глаза.
– Хорош гусь, – с напускной строгостью сказала Мальва. – До ручки довел и себя, и квартиру… – Она уселась в кресло