Моя борьба. Книга четвертая. Юность. Карл Уве Кнаусгор
к следующим урокам.
– Ясненько. – Я взял со стола газету.
Листая газету, я краем глаза наблюдал за Туриль – как та подносит ко рту руку с бутербродом и расхаживает по кухоньке. Она наклонилась открыть холодильник. Я поднял голову. На Туриль были черные брюки в обтяжку. Я смотрел на обтянутые тканью икры и бедра, широкие, но не слишком, как раз наоборот, очень женственные в своих изгибах и полноте.
Член у меня налился кровью, и я, не сводя глаз с Туриль, закинул ногу на ногу. Как изумительно было бы переспать с ней, трогать ее ноги, ее бедра. О господи. Ох. Касаться ее груди! О, ее гладкая кожа! О, ее бедра, такие гладкие изнутри!
Я сглотнул и посмотрел в потолок. Нет, такого не случится. Даже если бы я, вопреки всему, оказался бы в постели с ней или кем-то вроде нее, у меня ничего не вышло бы. Это я знал. Она достала из холодильника пакет молока и выпрямилась. Открыла молоко и, наливая его в стакан, быстро взглянула на меня, а когда наши взгляды встретились, улыбнулась.
От нее ничто не укрылось.
Я покраснел и улыбнулся в ответ, силясь думать о чем-то таком, что отвлекло бы меня от увиденного и нарисованного воображением.
Туриль запрокинула голову и залпом выпила молоко, а после вытерла тыльной стороной ладони белые молочные «усы» и опять посмотрела на меня.
– Хочешь кофе, Карл Уве? Похоже, кофе тебе сейчас жизненно необходим!
В каком это смысле? У меня что, такой вид, будто мне кофе хочется?
– Нет, спасибо, – отказался я.
Но отказ привлекает лишнее внимание!
– Хотя, пожалуй, спасибо, – поспешно исправился я. – Кофе выпью.
– Молока?
Я покачал головой. Она налила две чашки кофе, подошла к дивану и, передав мне одну чашку, уселась рядом и вздохнула.
– Чего вздыхаешь? – спросил я.
– А я разве вздохнула? – удивилась она. – Да просто поздно уже, а я не выспалась.
Я подул на черную непроницаемую жидкость с маленькими светло-коричневыми пузырьками по краям и немного отхлебнул.
– Я не очень шумлю? – спросил я. – В смысле, музыка не мешает? Или еще что-нибудь?
Она покачала головой.
– Я слышу, что ты дома, – сказала она, – но мне не мешает.
– Точно?
– Ну конечно!
– Потому что, если будет шумно, вы скажите.
– А ты нас слышишь?
– Почти нет. Только шаги.
– Это потому, что Георг сейчас в рейс ушел, – сказала она, – а когда я одна, то меня почти не слышно.
– А его долго не будет?
– Нет, в субботу возвращаются.
Она улыбнулась. Ее губы, думал я, такие мягкие, красные и живые, а за ними зубы, белые и твердые.
– Ясно. – Я повернул голову, потому что дверь с противоположной стороны открылась, и в учительскую вошли Тур Эйнар, а за ним Хеге и Нильс Эрик.
– Стройными рядами, – прокомментировал я.
– Да, мы соблюдаем расписание, – ответил Нильс Эрик, – и знаем, насколько важна каждая минута для будущего наших учеников. Поэтому мы не можем – повторяю, не можем заканчивать