Вестники весны. Мифы двенадцати миров. К.А
тебя Бездна и её бесы, Лилёк!
Она не ответила и устремилась к углю. Я схватил ведро и поднял, чтобы Соплежуйка не дотянулась, тогда она повисла на бадье, а я пытался стряхнуть девчонку. Мы беззвучно боролись, но грубая мужская сила всё же одержала верх, и я, подняв трофей над головой, взошёл по лестнице лаза.
Верша месть за снежную зиму, три недели молчания, нескончаемое зерно с мышиным помётом и отсутствие кроватей, я успокоился, когда ведро опустело. Соплежуйка таскалась за мной и только мешалась. Я уже понял, что деревянных дикарей не так легко пробудить, но всё равно вздрагивал и переживал, когда Лилёк в темноте натыкалась на корзины, мётлы и прочую утварь, расставленную у стен.
На улице, около выхода из последней норы нас поджидала чёрная крылатая лиса. Напряжённые ноги её подрагивали, а, уши, повёрнутые как локаторы, смотрели на нас. Зачем она вышла к людям, чего таращится жёлтыми глазищами, а не убегает? Может, бешеная?
– Кыш, брысь.
Лиса покачала головой, точно, осуждая за то, что мы лазим по домам, как ночные воры, и я невольно попятился: слишком странно смотрели эти по-человечьи серьёзные глаза. Лиса вскрикнула и прыгнула вперёд, я только успел толкнуть Лилек за спину, а зверюга вцепилась мне в руку. Зубы сомкнулись на варежке, злобно сморщился нос. Я дёрнулся и бросил в зверя бадейкой. Лиса шарахнулась, но не разжала челюсти, скользнула зубами по пальцам, и, сорвав варежку, помчалась прочь, унося добычу с собой. Я выругался, но догонять её не стал. До рассвета было ещё далеко, но цифры на моём запястье уже показывали четвёртый час утра. Остатками угля я вымазал мордочку Соплежуйки и нанёс боевой раскрас на себя, затем сунул руку в снег, чтобы её отмыть, и ногой прикопал образовавшуюся чёрную кляксу.
***
Визг, возмущение, хохот – так началось то радостное утро. Я не спешил вылезать из угла и наслаждался концертом: дикарки носились, топали, грели воду и размазывали уголь по щекам. Лилёк тёрла чёрные сопли по лицу и медленно поворачивала голову, пытаясь уследить за девчонками, мечущимися пчелиным роем.
Я лениво оделся и отправился на улицу, чтобы не стоять в очереди за водой, по дороге споткнулся о Соплежуйку и прихватил её с собой. Пока одевал малявку, заметил, что то ли Лилёк подросла, то ли её шубейку кто-то подшил, потому что она перестала волочиться по земле и оказалась девчонке впору.
За дверьми норы солнечным лучом нас ослепил праздник жизни: обычно пустынная деревня бушевала разноцветьем весёлой суеты. Лилёк бухнулась в сугроб, а я присел рядом и принялся оттирать лицо от угля. Пахло весной. Тепло обнажило чёрные тропинки, а ледяная корка снега подтаяла и пропитала землю своим соком.
Деревенщины ругались, разыскивая виновника. Кто-то, как мы с Лилёк, сидел в сугробе, радуясь редкому развлечению, кто-то яростно тёрся снегом.
– Идём, – рявкнула Девочка и решительным шагом протопала мимо нас. Лицо её всё ещё было чумазым, а взгляд обещал утопить кого-нибудь в сортире.
Я