Детектив на пороге весны. Татьяна Полякова
а даже прикрыли лаз фанеркой!
Юра аккуратно переставил фанерку и полез в отверстие.
– Посветите мне!
Анфиса послушно светила.
– Дайте руку!
Анфиса переложила фонарь и протянула руку.
Он сильно дернул ее, и Анфиса выскочила в какой-то следующий подвал, темный и вонючий. Пахло плесенью и гнилыми досками.
– Где мы?!
Он ничего не ответил, взял фонарь и посветил по сторонам.
Какие-то пустые полки, куча тряпья на полу – Анфиса вздрогнула и спряталась за него, – кипы старых журналов, сложенные корешками наружу. В стене были сделаны ступеньки, и Юра уверенно, как к себе домой, полез по ним вверх.
– Не отставайте, Анфиса.
– Где мы?!
Он поднялся на две ступеньки, уперся руками в потолок и как будто откинул его в сторону. Еще одна крышка!
– Вылезайте, Анфиса! Ну! Последнее усилие!
Следом за ним она выбралась в тесное помещение, заставленное бочками, досками, заваленное перевязанными бечевкой старыми газетами. В углу были кучей составлены какие-то лыжи, а под низким потолком громоздились санки с оторванной спинкой.
Все это было… до странности знакомым. Словно уже виденным однажды и давно позабытым.
Пошарив рукой, он толкнул дверь, что-то зазвенело, упало и покатилось, и они оказались на улице, где было светло и радостно от луны, где воздуха – сколько угодно, где не пахло плесенью и мышами, и над головой не было сводчатого потолка.
– Юра!
– Мы на нашем участке, – быстро сказал он. – Это старый погреб. Мы никогда им не пользуемся. Что это вы? Не узнаете?
Анфиса смотрела на него во все глаза.
– Старый погреб?! Наш участок?!
– Вон там дом, – он показал рукой на веселые огни за деревьями. – Вон беседка. Узнали?
Она молчала. Он вздохнул.
– Ну что? Покурим?
Шел дождь, и на улице было серо и как-то сумрачно, хотя довольно рано. В такие дни, как писал когда-то очень любимый Алексей Толстой, «особенно не хочется жить».
Вот Анфисе и не хотелось – следом за героями «Хождения по мукам». Настроение такое нагрянуло и придавило. Чувство юмора и даже некоего ухарства, свойственное ей, а также неловкость перед бабушкой, которая отродясь не поддавалась унынию, не позволяло Анфисе признаться себе в том, что жить ей действительно не хочется.
Она позвонила на работу Илье Решетникову – господи, она еще и о нем думает! – и сказала жеманной секретарше, что задержится.
Секретарша, будь она неладна, пролепетала, что все передаст.
– Это Анфиса Коржикова. Точно передадите? – настойчиво переспросила Анфиса.
– Да-да! Ну конечно, конечно, я все передам, как же иначе! Я всегда и все докладываю! А кто это?
– Анфиса Коржикова, – произнесла Анфиса почти по слогам.
– Алиса Мурзикова, – повторила секретарша, – я все записала и передам.
– Понятно. Спасибо.
Дождь все шел, стекал по лобовому стеклу, «дворники» мерно постукивали.
Жить