Детектив на пороге весны. Татьяна Полякова
погреба на нем вполне хватало места.
Все это, конечно, замечательно, но никакого света на тайну смерти Петра Мартыновича не проливало.
Фотографию в немецкой форме бабушка рассмотрела сначала через очки, а потом без очков. Затем поднесла ее стенающей Клавдии, которая тоже разглядывала ее сначала так, а потом эдак.
– Не знаю, – сказала бабушка задумчиво, и Клавдия согласно кивнула, как если бы та с точностью выразила ее мысли. – Понятия не имею. Кто это может быть?..
– Даже не это главное, – осторожно заметил Юра, стараясь не приближаться к Клавдиному одру, – главное, откуда она взялась на стене?! Или наш сосед был в душе поклонником «Майн кампф»?! И зачем он ее на стену повесил!?
– Да, – задумчиво подтвердила бабушка, – а ведь лет тридцать назад за хранение такого портрета можно было… политическую статью получить. Выходит, он его зачем-то хранил? Вряд ли она всегда у него на стене висела! Он ведь учительствовал, и школьники к нему ходили, настучали бы обязательно, если бы увидели. Тогда это было модно – стучать. Это сейчас можно хоть императора с императрицей, даже если и китайского!..
– Что китайского, бабушка?
– Ну, китайского императора на стену вешать, и все только обрадуются, что ты такой разносторонний человек, друг китайцев… А тогда…
– И все же он хранил, – громко сказал Юра. – А потом на стенку повесил. Зачем?
– Да если бы вы не были умалишенные такие, – заговорила Клавдия с дивана, – как портрет этот завидели, так и бежали бы оттудова, и в милицию, в милицию!..
– Клавдия Фемистоклюсовна, от нас до милиции бежать далеко!
– А подземный ход? – спросила Анфиса, которую этот самый ход продолжал мучить, никак не отпускал, как будто своды его смыкались у нее над головой. – Насколько я поняла, этот подземный ход был между флигелем и погребом, то есть поблизости от барского дома. Зачем он был нужен? Кому? Кто его копал?
– И-и, матушка, – отмахнулась Марфа Васильевна, – разве же сейчас узнаешь? Может, прадед рыцарские времена очень уважал? Или…
– Скорее всего, не рыцарские времена, – перебил Юра, – а подпольщиков. Простите великодушно, Марфа Васильевна. Ничего не вспоминается такого?.. Никто из семьи революционными идеями не страдал?
Все уставились на него в изумлении, словно он сказал некую непристойность.
– Идеями? – переспросила бабушка иронически.
– Ну да. Вот… совсем недавно писателей на дачах прятали, а они из себя истопников изображали. В семидесятые годы это было, Леонид Ильич Брежнев такие игры с писателями очень уважал! А тогда? Разве не скрывали?
У Анфисы загорелись глаза, и вдруг ей стало весело:
– Слушай, бабушка, а что? Это идея! Может, у нас на участке была подпольная типография?! Может, здесь «Искру» печатали?! И этот приезжал… как его…
– Кто?
– Бауман, вот кто!
Бабушка помолчала, а потом закурила.
– Почему Бауман?
– Ну,