Сцены из минской жизни (сборник). Александр Станюта
противоположном тротуаре, надо бы плюнуть, послать ее подальше. А не получается.
Этот тип, похоже, не просто так прохаживается там туда-сюда. Так эти топтуны и делают, если он из них. И где-то уже замечал его, вот что цепляет. Когда?
Может, в тот день, когда второй раз Саша пришла в кондитерский? Когда мы медленно тянулись по проспекту и через сквер с фонтаном? А дальше, кажется, спускались вниз: парк Горького, цементный Сталин в своей клумбе, кино «Летний». А куда потом?
Потом Круглая площадь, Сашин автобус, остановка, ждали с полчаса. Или уже на остановке Долгобродская? Вот, кажется, тут и мелькнул. Влез уже почти на ходу, сперва повис, но руки сильные, холера, как-то вдавил себя, всех бортанул и влез… За Сашей?..
Она поеживается на балконе, щурится, быстро и цепко поглядывает на другую сторону улицы, посерьезнела.
– Сашка, простудишься! Накинь вот…
Алина появляется с какой-то курткой в руках.
– Я лучше в комнату…
Алина ее обнимает, шепчет, а почти все слышно:
– Сашка, спроси Валеру, лучше его Люду, нет ли спирту? Мне бы грамм пятьдесят и все.
– С ума сходить охота?
– Твой Шурик даже не заметит, не дрейфь.
– Заметит, он все замечает. Не лажайся, не позорь меня.
– Кого ты строишь перед ним? Тоже мне принцесса.
– Алинка, тут не Колыма и не порт Нагаево. Пошли в тепло…
В квартире, в нашем ресторане, как сказал Валера, уже все в дыму. Хозяин сидит за пианино:
– Партия фортепьяно – это я!
Лазарев Коля, картинно положив руку на черный лак верхней крышки, тянет под Лещенко, что называется, выдает Леща:
– Встретились мы в баре ресторана,
Как мне знакомы твои черты,
Помнишь ли меня, моя Татьяна,
Мою любовь, наши прежние мечты.
Медленно, плавно покачиваемся с Сашей между столом и застекленной дверью на балкон.
Кисейные гардины, выключен большой свет, только торшер уютно тлеет у дивана, полумрак, как под водой.
В огромном зеркале-трюмо ее лицо то улыбнется, то как бы остановится, а серые глаза наведены куда-то за окно.
– Может, убрать гардину? Тогда увидите его.
– Кого это?..
Конечно, мои выдумки и бред.
А Коля разошелся:
– Вижу губ накрашеных страданье,
В глазах твоих молчанье пустоты.
С кем же ты теперь, моя Татьяна,
Моя любовь, мои прежние мечты.
Беляцкий за пианино похлопывает по губам двумя пальцами, поймав взгляд Людмилы. Она прикуривает сигарету и подает ему. Теперь Валера, прищурив один глаз от струйки дыма, рубит по клавишам двумя руками, сбивается, потом выравнивает, держит и ведет самую модную сейчас в Минске мелодию из «Судьбы солдата в Америке». Там, под черно-белыми кадрами, идут титры, и вот сейчас Саша, покачиваясь в танго, чуть сжимая своими тонкими пальцами мою правую ладонь и левую руку над локтем, напевает тихонько:
– Не грусти, не плачь, мой славный бэби,
Улетай,