Отрочество 2. Василий Панфилов
посыл такой, што чуть не литаврами гремит. Чуть сощурившись, Котяра погружается в размышления, поглаживая подбородок с редкой юношеской щетинкой.
– Не, – произносит он наконец, – в душе не ебу… Ах ты ж… политика, ебёна мать! Ну точно, она!
– Ага…
Загрузившись основательно, обдумываю слова Котяры. А похоже ведь на правду, мать его ети! А это очень серьёзно, и очень для меня опасно.
В голову полезла вовсе уж чернота и пессимизм, што мне никак не нужно.
– Сам-то каким ветром в здешние Палестины?
– А… – Котяра поскучнел, – наладили на переговоры меж нашими и вашими об небольшой, но интересной панаме, а там кипеж с поножовщиной.
– Порезал ково?
– А… так! – он дёрнул плечами, не желая углубляться в подробности, ну да я не настаиваю. Захочет выговориться, так и да, а на нет и спроса нет.
Сбив щелчком наглово таракана, взобравшевося на ногу, начал рассказывать о палестинских приключениях, щедро разбавляя быть байками на восточный лад. Поскольку дела эти ни разочка не тайные, то говорю в полный голос за ради развлечения обчества.
– Живут же люди, – воспользовавшись паузой в рассказе, мечтательно проговорил тщедушный молоденький фабричный, заметённый в участок за очередную драчку после запоя.
– А тебе кто мешает? – резонно заметил Котяра, – Дети мал-мала дома сидят, аль старушка-мать плачет у окна, сыночку своево дожидаючись?
– Скажешь тоже, – робко улыбнулся фабричный, – я из приютских, кто ж мине ждёт?
– Тем более, – хмыкнул Котяра.
– Ага, – фабричный нахмурился и явно задумался, кусая тонкие воспалённые губы мелкими острыми зубами, – так значица, тёплышко?
– Вся зима – как наш сентябрь, – подтвердил я.
– Ага, – повторил паренёк, и замолк, жадно прислушиваясь к моим рассказам, покусывая губы и грызя костяшки пальцев.
Залязгала дверь, и на пороге появился рослый полицейский унтер, за которым в коридоре маячил мордатый ефрейтор с лицом, не искажённым самомалейшими признаками интеллекта.
– Панкратов Егор, на выход!
– … а может, и действительно? – услышал я, выходя, – за-ради чево корячусь, если можно просто – как птаха небесная, по южным краям?
Давешний коллежский секретарь рассматривал меня с нарочито равнодушным видом, постукивая карандашом по столу и надувая щёки. В углу кабинета разместился вытянувшийся в струнку зверообразный городовой низшего оклада – из новичков, судя по излишней манекенности и пученью глаз в мою сторону.
– Ну-с… – полицейский офицер вперил в меня рыбий взгляд, приподняв правую бровь, – будем говорить?
– Говорите, – снисходительно разрешил я, перекинув ногу на ногу, и рыбеглазый надул щёки, сдерживая гнев. Выпустив воздух, он откинулся на спинку скрипнувшего под ним стула.
– Н-да… – постукиванье карандаша, – упорствуем? Запираемся?
Он полез в ящики письменного стола и замешкался.
«– Не