На белой дороге. Леонид Николаевич Глаголев
align="center">
Под часами
Был вечер, просто поздний вечер, унылый и ненастный, но она его не замечала, думала о чём-то своём. Мы спрятались от нудного моросящего дождя в кафе, я заказал два капучино, чтобы как-то оправдаться перед заведением, и его подали минуты три спустя. Над нами висели огромные часы, стилизованные под старый будильник, минутная стрелка неумолимо приближалась к часовой, застывшей на двенадцати. Нужно было о чём-то говорить.
– Кафе скоро закроется, уже поздно. Почти полночь.
– Оригинально… Оригинальней может быть только пара слов о сегодняшней погоде. Какой она была прекрасной.
– Раз уж приходит пора покидать этот райский уголок, то напоследок – по традиции! – следует спросить твой телефон. Я – человек традиций, и не вижу смысла их нарушать. Чтобы быть заодно со всем далеко не чуждым нам традиционным человечеством.
– А зачем? Мне нет никакого дела до традиций нашего прекрасного человечества. А вообще-то это банально. Ты – банальный человек. Стандартный. А быть стандартным… Потом поймёшь. Если сможешь.
– Что Мы сможем… Мы сможем разойтись, и разойтись навсегда. А это страшно, когда навсегда. Если навсегда – то это как приговор. Это как умереть. Для себя. Для тебя. А жизнь – одна. Может быть, я и не позвоню. Надо разобраться во всём. Просто хотелось знать, что у меня будет возможность услышать твой голос, быть может, снова увидеть тебя. Ты всегда сможешь сказать потом – Нет! – и тогда мой первый звонок окажется последним. Если в этом ты видишь банальность, то я и банален, и стандартен, как никто.
Она перестала смотреть в окно кафешки, за которым ничего в общем-то не происходило; осенний дождь, лужи на тротуарах, блики от фар проезжающих автомобилей, и само стекло в мелких, стекающих каплях. Скосила глаза в мою сторону и вдруг резко повернулась и впилась своими глазами в мои. Молча. В упор.
Так длилось несколько секунд; её зрачки в приглушённом освещении кафе казались огромными, невозможно огромными, глубокими и чёрными. Чернота казалась матовой, притягивала к себе, и невозможно было ни моргнуть, ни отвернуться от неё.
Я будто очнулся, будто мгновенно надо мной ужасающе вспыхнула молния и тут же оглушительно грянул гром. Такое испытал однажды в детстве, когда возвращался после неудавшегося грибного похода в ближайший лес недалеко от деревни, куда свозили меня к деду на каникулы родители. Возвращался один, до нитки промокший, дрожа от холода, почти бежал уже полем, и рядом с одиноким дубом это случилось. Молнией ствол раскололо надвое, и случай тот навсегда застрял в памяти. Сколько мне тогда было? Восемь, наверное. Иногда думалось – что, если не дуб, а что-нибудь поменьше росло у дороги, что тогда бы со мною случилось? И случилось ли?
Размышления были прерваны ею довольно неожиданно.
– У тебя есть возможность на один телефонный звонок.
– Ты это так произнесла, будто я в тюрьме, а меня лишили свободы, как преступника, и я добиваюсь связи с собственным адвокатом.
– Не на твой телефонный звонок мне,