Блад: глубина неба. Анастасия Орлова
Во время моих процедур не умерла ни одна женщина. Если и умирали – то уже после, через несколько дней, не от процедуры, а от горячки, но это уже не моя забота. Моя забота – то, что происходит в кабинете. Я хочу, чтобы ты продолжил и эту мою практику после академии, раз уж ты решил стать хирургом.
Шентэл напряжённо молчал.
– Понимаю, – вновь заговорил доктор Уайтхезен, – ты пока не готов к этому, и я даже не буду просить тебя присутствовать на таких процедурах. Но я старею, и через несколько лет мне придётся оставить это дело. Я должен передать его тому, кому доверяю. Если ты откажешься, тогда, мой мальчик, мне незачем будет платить столько денег за твою учёбу.
– Но, сэр, у нас уговор! – возмутился Блад. – И в нём не было ни слова про такие… процедуры!
– Было условие, что я оставлю тебе свою практику.
– Общую!
– И эту тоже.
– Но сэр!
– Я не настаиваю, Шентэл, не надо кричать. Подумай. И соглашайся, если хочешь поступить в академию.
– А если откажусь? – понизил голос Винтерсблад.
Уайтхезен равнодушно пожал плечами:
– Тогда – приют. А я продолжу искать себе достойного преемника.
Выбор был очевиден: до академии ещё несколько лет, несколько лет и в самой академии. Кто знает, что успеет случиться с незаконной практикой Уайтхезена за это время? Кто знает, что может случиться с самим Уайтхезеном? И Блад согласился.
Минул ещё год.
В зимний вечер одного из «подвальных» приёмов Шентэл сидел в своей комнатушке, зубрил очередной заданный урок, как вдруг дверь распахнулась, и в комнату без стука вошёл Уайтхезен. Блад никогда раньше не видел его в таком состоянии: обычно спокойное лицо доктора нервно подёргивалось, пальцы заметно дрожали, на побелевшем лбу выступила испарина. Мужчина покинул кабинет, забыв снять заляпанный кровью резиновый фартук и нарукавники, чего с ним никогда не случалось. Он присел на краешек кровати, медленно и глубоко втянул носом воздух, словно набираясь духу перед очень неприятной задачей. Шентэл вопросительно смотрел на доктора, но тот отвёл взгляд, уставился в пол, словно хотел разглядеть на протёртом ковре что-то важное.
– Она умерла, – каким-то не своим, слишком гнусавым голосом выдавил Уайтхезен.
– Кто? – не понял Шентэл.
– Прямо во время процедуры, – не обратив внимания на вопрос, продолжил доктор. – Я не знаю, что делать. Нас посадят в тюрьму, Шентэл! А потом повесят! – закончил фразу уже срывающимся шёпотом.
Он сложил дрожащие ладони и зажал их меж колен, испачкав кровью светло-серые брюки. В маленькой спальне, вмиг пропахшей резким, тревожащим медицинским запахом, воцарилась тишина. Её нарушала лишь правая нога доктора, которая мелко отстукивала дробь на деревянном полу.
«Горжерет литотомический! – мелькнуло в голове юноши, когда он наконец осознал случившееся. – Хренов доктор со своей сраной подвальной практикой!»
– Может быть, можно устроить