Ты убит, Стас Шутов. Эли Фрей
Ее лицо было все черное. Круч вкрадчиво поинтересовался:
– Так ты будешь есть стекло? Или нам поджарить твою подружку?
Я растерянно обвел глазами злые лица, надеясь, что это всего лишь шутка. Я встретился взглядом с Томой, и она потупила голову. Я знал: Тома хочет, чтобы я подчинился. Она боялась. Я закрыл глаза. Сдался. Я понимал: торчки не шутят, они правда сожгут ее. Если я не помогу. Круч указал на землю, будто приглашал меня к праздничному столу. Я медленно наклонился, взял самый маленький осколок, неуверенно посмотрел на Тому. Все было словно в тумане. Будто это происходило не со мной. В каком-то сне.
Положив осколок в рот, я сжал челюсти. Во рту отвратительно скрипнуло. Небо тут же пронзила боль, а на языке образовался резкий вкус ржавчины. Я тщетно пытался разгрызть твердый осколок. Круч и остальные смотрели на меня все с теми же безумными улыбками. Тома продолжала изучать землю.
«Осталось ли что-то от твоей гордости, Стас Шутов?» ― обратился я к самому себе. И… вдруг осознал, что они не причинят Томе вреда. Сломать меня. Именно это ― цель Круча. Но я этого не допущу. Я с отвращением выплюнул стекло вместе с кровью и крикнул, что они не посмеют навредить Томе.
Круч заходил из стороны в сторону, наверное, выдумывая новые пытки. А затем он сказал то, чего я совсем не ожидал услышать: пообещал отпустить Тому. Та с надеждой подняла глаза. Она все так же избегала моего взгляда, не смотрела на меня, будто меня здесь не было. На лице Томы застыло жалобное выражение. Круч повторил обещание, но добавил, что для этого Томе придется кое-что сделать.
– Что?.. ― По ее дрожащему голосу я понял, что она готова на все, и с ужасом представил, что сейчас ее заставят есть стекло… но нет.
– Порежь ему вены! Перейди на нашу сторону!
Тома переспросила, решив, что ослышалась. Слова прозвучали во второй раз.
Круч говорил с Томой по-отечески. Даже ласково обнял. Пытался убедить, что я ― враг, а врагов надо наказывать. Круч сможет отпустить ее, когда она докажет свою преданность. А для этого ей нужно порезать меня. А потом Круч протянул Томе «розочку» от разбитой бутылки. Тома взяла ее неуверенно, держала слабо, все это казалось нелепым. Мне вывернули руку и оголили запястье.
– Ну же! Смелее! ― Круч подтолкнул Тому ко мне. Она шла будто на ватных ногах. Подойдя вплотную, она подняла пустые овечьи глаза, в которых застыл вопрос: как поступить? Я отвел взгляд. Пусть сама решает.
Тома все же прикоснулась ко мне чертовым стеклом, хотя я до последнего надеялся, что она не станет. Тома слегка провела по моей коже тупой стороной, не оставив ни боли, ни следов.
– Ты все делаешь неправильно! ― Круч разозлился, и, выхватив горлышко из рук Томы, оттолкнул ее. Тома упала. Я зажмурился, но боли не последовало. Круч отвлекся и на время забыл обо мне. ― Девчонки ничего не могу сделать нормально. От них одни сопли и слезы!
Тома, сжавшись на земле в комок, тихо всхлипывала. Но тут же Круч сменил гнев на милость. Погладил Тому по голове, как любимую зверушку. Успокаивающе сказал, что она хорошая девочка и что хороших девочек не за что наказывать. Наказывать надо борзых упрямцев.