Фигуры света. Сара Мосс
головами к его крылышкам. Волосы у них не убраны, спадают на плечи. Девочка помладше вытянула ноги. За ними – уголок рояля и серо-лиловая стена. Вся картина пронизана светом, но его источник определить невозможно, это как с пасмурным английским небом – время года, время суток может оказаться каким угодно. Девочки глядят прямо на зрителя. Художник даже не попытался скрыть их скуку.
Уткнувшись подбородком в перила, Алли смотрит вниз. Красное дерево кажется теплым, но у него ледяная отполированная поверхность, и стоять босиком тоже холодно. Она прячет руки в рукава ночной рубашки и проверяет, можно ли открыть рот, если подбородком упираешься в перила. Она двигает челюстью из стороны в сторону, словно бы она – частичка дерева, которая пытается высвободиться. Внизу, в коридоре, горят свечи. Папа отказывается устанавливать газовые рожки, тогда цвета станут совсем другими. Она перевешивается через перила, вытягивает губы в трубочку, изо всех сил дует, чтобы пламя заколыхалось. Прицеливаться трудно. Из столовой доносится папин смех, и голоса взмывают за ним вслед, будто стайка вспугнутых птиц.
– Ну что, вышли?
Мэй висит на ручках дверей их спальни, готовясь оттолкнуться от пола.
– Тсс. Нет еще. Все разговаривают.
– Они никогда не встанут из-за стола. Никогда-никогда.
– Тсс. Ты что, думаешь, они тут до утра будут сидеть? Дженни зайдет подмести, а они там так и сидят, в вечерних нарядах?
Мэй перестает раскачиваться на дверях.
– Да. Сидят, и пьют вино из красных бокалов, и смеются. И когда мы спустимся к завтраку, они там будут сидеть, и в обед тоже.
– Тэсс принесет новые блюда, а они и не заметят! – говорит Алли. – Папа скажет, угощайтесь овсянкой, миссис Сидфорд. И будут разговаривать дальше. Наверное, надо идти спать.
Мэй хмурится.
– Ты говорила, нам достанется десерт, когда его унесут. Говорила. Ты говорила, там засахаренные сливы и рахат-лукум.
Алли выпрямляется, как будто крючок тянет ее голову к потолку.
– Смиряясь с разочарованием, мы показываем силу нашего характера, – говорит она. – Ладно. Подождем еще немного. Я буду Обри, а ты будешь РДС, и мы встретили призрака в Венеции.
– Можно я буду призраком?
– Нет. Ты опять забудешь, что завывать надо шепотом.
– Не забуду. Я запомнила. После прошлого раза.
Алли помнит тоже. Воровать сладости – очень дурная затея, такое обычно проделывают дети в книжках, которые дарит ей Обри, но в настоящей жизни ни за что не получится.
– Ладно. Ты будешь призраком. Но давай уйдем в спальню и закроем дверь. Если они все-таки встанут из-за стола, мы услышим.
Этой осенью они больше всего любили играть в венецианского призрака Обри. Иногда папа разрешает им брать реквизит в студии, и тогда Алли любит наряжаться принцессой с копии портрета Луизы Урбинской, которую сделал Обри, – заворачивается в красный бархат, накручивает на голову бутафорские ожерелья, потому что Обри сказал, что призрачная дама была богато одета и усыпана драгоценностями. Чаще всего, правда, им приходится