Фигуры света. Сара Мосс
Мэй, – под колпаком трубы, с другой стороны стекла, которое не мыли с тех самых пор, когда эти самые галеоны загромождали наш узкий мир собою[4] (это Шекспир, Алли, когда-нибудь мы с тобой его почитаем). За голубями начинались волны красных черепичных крыш, и вдали виднелся купол Сан-Джорджо-Маджоре. Они в любом случае сняли бы эту комнату, но оказалось, что здесь еще и чисто, есть две кровати и другая вполне приличная мебель, а на маленькой печке можно греть воду и готовить. Дама сказала, что стирать белье им может ее прислуга, а за углом есть превосходная траттория, откуда им могут носить обеды по сходной цене. Свое, отдельное жилье в Венеции! Обри готов был ее расцеловать, тем более когда она – пока они подписывали документы – рассказала им, что какие-то люди уверяли, будто видели тут призрака, знатную даму, жившую здесь двести лет назад. Сама она не знала, с чего бы знатным дамам разгуливать по чердакам, при жизни или после, но, как бы то ни было, призрачная дама была совсем безобидной и даже хорошенькой. Английские джентльмены ведь не испугаются?
Обри понял, что ждет появления призрака, особенно поздними вечерами, когда они с РДС сидели за столом при свечах, писали в дневниках, отвечали на письма и обсуждали случившееся за день. Бывало, он просыпался ночью и вдруг понимал, что силится разглядеть что-то в комнате, где всегда что-нибудь поскрипывало или потрескивало. Днем чердак сильно прогревался, окон было не открыть, и поэтому дверь на лестницу они ночью не закрывали. Может быть, через нее призрак и вой дет? Этого, конечно, не случилось. Он знал, что она не появится, ведь призраков не существует. По крайней мере, в дождливой и практичной Англии. Но однажды утром, средь бела дня, РДС встал рано и ушел рисовать, а Обри слонялся без дела, потому что проспал и проснулся с головной болью, как это иногда бывает со взрослыми. Он пытался разложить одежду по местам, как вдруг заметил какое-то движение на другом конце комнаты, прямо возле фронтона. Да, Мэй, там, где были голубята. Треклятая головная боль, подумал он, но фигура не исчезала, и когда он наконец поднял голову, то увидел темно-синее шелковое платье, цвета самого темного оттенка синего на павлиньем хвосте, с пышными, будто паруса, юбками и глубоким квадратным вырезом. Лица ее он отчего-то разглядеть не мог, в утреннем свете оно казалось каким-то размытым, хотя платье он видел так же ясно, как видит сейчас Алли, – но заметил жемчуга в темных волосах и кружевной чепец из того же павлиньего шелка. Страшно ему не было. Она расхаживала взад и вперед по комнате, как это делают встревоженные или погруженные в свои мысли люди, сложив перед собой руки в молитвенном жесте, а может, просто рукава у нее были узкие и женщины раньше так и ходили. Обри стоял там как дурак, так и держа в руках некоторые предметы туалета, – да, Алли, это вежливый способ сказать «нижнее белье». Бог знает, что об этом бы подумала призрачная дама, но она, похоже, его не замечала. И потом она вот так – пуфф! – и исчезла, а он уселся на кровать, гадая, не задремал ли
Цитата из трагедии «Юлий Цезарь»: «Он, как Колосс / Загромоздил наш узкий мир собою…» (Акт 1, сцена 2, перевод П. Козлова).