Память плоти. Наталья Никольская
плод стершихся воспоминаний, обрывок каких-то подлинных сведений, факт, о котором он некогда знал? Лоб Ильи прорезали глубокие морщины, глаза увлажнились, и он потер их пальцами. Пять секунд на все про все.
– Мать очень убивалась, – продолжала между тем женщина, поправляя спадавшую с головы шапку, – тетя Ната, все его увидеть хотела. Он ведь один у нее был, единственный. До самой своей смерти ждала, двадцать лет без малого. Не судьба была, видно. Так и ушла, не дождавшись…
– Простите, а ваше имя…
– Марина, – женщина вскинула брови, словно удивившись вопросу, – Марина Алексеевна. А вы? Я помню, Илья, а по батюшке?
– Что вы, это лишнее, просто Илья. Какие наши годы!
– Какие… Не знаю, какие ваши, а наши уже не те. Что ж, пусть будет Илья, Илья и Марина. Поиграем в молодых. Вы что-то спросить у меня хотели?
– Да, хотел поподробней услышать об этой семье, о семье Петра Сергеевича. Чем жили, как умерли… Что случилось с Ильей.
– Вы на него не похожи.
– Это я уже понял.
– Что вы поняли?
– Что я не похож на Илью Гуреева, жившего когда-то на вашей улице. Вы его хорошо знали?
– Да как вам сказать…
– Росли, наверное, вместе. Вы ведь тут живете с рождения, я угадал?
– А как вам лучше? Могу сказать, что никакого Ильи не помню и знать никогда не знала. Полагаю, так вам будет удобнее, – теперь в голосе появился сарказм, явно ей чуждый, неумелый, и некая снисходительность. – Я угадала?.. Вот что, гость дорогой, мы с вами ведем тут разговоры, которые не следует вести на пороге. На пороге не следует вести никаких разговоров, все слова на ветер. Заходите в дом, там и потолкуем. Вижу, желание у вас есть, а решимости маловато. Идемте, – Марина распахнула дверь настежь, придерживая ее рукой, – чего уж там. Вы, должно быть, издалека прибыли, устали с дороги. Идемте, согреетесь в тепле, помянем ваших родственников. Я не одна живу, с мужем, так что приставать к вам не стану, не бойтесь.
***
Илья расположился в кресле, застеленном покрывалом в синих по голубому ромбах, а Марина устроилась на стуле, в двух метрах поодаль, прямо напротив него через журнальный столик. Стены комнаты были обиты коврами в аляповатых узорах восточных мотивов, пол выстлан паласом в желто-синюю шахматную клетку. Вдоль стены покоился внушительных размеров диван под покрывалом-близнецом кресельного, выбеленный потолок украшала желтого металла люстра в пять матовых плафонов, стилизованных колокольчиков, три из которых разом вспыхнули лимонным цветом. В небольшой комнате было одно оконце, и пришлось воспользоваться электричеством, чтобы не создавать вокруг нечаянной встречи ауру интимности. Впрочем, лик Спасителя, глядящий на них сверху, из красного угла, был исполнен столь колоритно и строго, что, казалось, исключал всякое бесцеремонное уединение в этих стенах.
– Знаете, я должна вам сказать, что если бы… если бы не некоторые обстоятельства, я не стала бы с вами говорить. Вы можете мне сказать правду, кто вы и зачем вы здесь? Если не можете, просто