Женщина с большой буквы «Ж». Эльвира Барякина
(чего раньше за ним не наблюдалось), из-за меня же начал пропускать семейные торжества и невнимательно слушать взрослых. Любовь нас залила и закрутила, как пару носков в стиральной машине.
Отношения у нас были бурными. Мы ссорились так, что мама каждый раз надеялась, что ВСЕ. Но царапины на Димкиной роже заживали, штаны зашивались, и все начиналось по новой.
Мама смирилась со мной, как с неизбежной зимней инфекцией. Она даже помогла мне устроиться на первую работу – в редакцию «Вечернего вагонника». Глядя на меня, Димочка тоже начал трудиться – сторожем: ему претило кому-либо подчиняться, а сразу в начальники его не брали.
Служба «ночным директором» вполне устраивала Кегельбана: в те времена сторожа с высшим образованием были в почете.
– Вольнодумец и диссидент! – говорили о нем знакомые.
– Лентяй и балбес! – кипятилась мама.
Мое сердце тоже томилось. Кегельбану было абсолютно наплевать на профсоюзные путевки и продуктовые наборы с майонезом. А биться за квартиру он и вовсе не собирался. По вечерам Димочка замирал в позе Будды перед телевизором и ждал счастья.
И счастье на него свалилось. По таинственным еврейским каналам Димочкина мама раздобыла приглашение в Америку, и Кегельбаны принялись лихорадочно паковаться.
– А я без моей девушки не поеду, – заявил Димочка маман.
Мама схватилась за голову.
– Неужели тебе мало меня и папы?
Димочка прикинул, на что может сгодиться папа.
– Мало!
Я была польщена. Не то чтобы мне хотелось эмигрировать – про Америку я знала только то, что она все время загнивает. Просто я впервые столкнулась с любовью, перед которой была бессильна даже мама-локомотив.
– Хочешь замуж за ленивого, вредного, скандального еврея с чувством юмора и видами на выезд? – спросил Димочка.
– А как же мои? – выдохнула я. – Папа всю жизнь ненавидел Америку.
– Пусть теперь Гондурас ненавидит.
Родители восприняли новость о моем браке и отъезде как конец света.
– Видеть тебя больше не желаю! – вопил папа и бил кулаком по столу.
Но я уже закусила удила. Мне мерещился Нью-Йорк – город контрастов, Желтый Дьявол, Белый Клык и хижина дяди Тома.
– Что ты там будешь делать в этой Америке? – причитала мама. – Там ведь небось одни безработные на улицах.
– Буду любить Кегельбана, – гордо отвечала я. – Любовь все побеждает, если ты не в курсе.
Как оказалось, любовь побеждала все, кроме счетов за квартиру.
Еврейские знакомые снабдили Димочку работой в фирме, занимающейся спецоптикой: он должен был выгравировывать на объективах слова «Made in USA». Димочка тосковал, покупал на всю зарплату пластинки и проклинал капитализм. Я работала на трех работах и проклинала его.
– Кегельбан, либо ты встаешь на ноги и начинаешь процветать, либо ты валишь из моей квартиры!
Димочка обижался и уходил в ночь. Я тряслась от любви и ненависти.
Однажды он привел с собой нежное черноокое создание с родинкой на щеке. Нет,