Живые: Мы можем жить среди людей. Мы остаемся свободными. Земля будет принадлежать нам. Мы будем любить всегда. Варвара Еналь
видел, этих людей.
– Я слышал голоса, когда люди управляли роботами. Голоса с точек связи у роботов. Смотрел запись. Думаю, что это люди. Хотя, кто его знает…
– Значит, для людей мы уже как бы… и не люди… что ли?
– Видимо, так.
– А что твой отец говорил про любовь?
– Что не изменяется только тот, кто любит.
– Что это за любовь такая? Это то, что заставляло людей заниматься сексом?
– Ну, про секс как раз отец ничего не говорил. Он говорил про эмоциональную привязанность. Помнишь, запись на старых нейтфонах? Знак «сердечко» означает «любовь». Ну, я так думаю теперь. То есть когда люди говорили о любви, они ставили такой знак.
– Почему? При чем тут внутренние органы?
– Не знаю. Это непонятно, но это и неважно. Важно то, что уцелеют только те, кто любит. Так сказал отец. – Федор пожал плечами.
– Тогда мы все обречены, – горько усмехнулась Таис, – никто из нас не умеет любить. Впору искать первые признаки заболевания. Дикие-то уже заболели. Причем все. Какие там признаки, Федь? Отмотай-ка запись…
– Подожди, Тай. – Федор вдруг повернулся к ней и посмотрел в глаза.
От его взгляда по коже Таис побежали мурашки. Непонятное чувство горело в таких знакомых чертах Федора. Все его лицо вдруг засветилось – Таис не могла понять, что это. Мягкий свет нежности, дружбы и еще каких-то чувств – не понять.
– Я понял, Тай. Я многое понял. Ты знаешь, я раньше всегда думал, что мы что-то упустили из истории человечества. Жили наши предки трудно, тяжело. Болели, воевали. Но что-то позволило им прожить много тысяч лет. Что-то удержало человеческую расу от самоуничтожения. И я не мог понять – что. Только сейчас вот, кажется, начинаю понимать… В общем, сложно говорить об этом, Тай. Я думаю, что я люблю тебя. Я это понял только тут, когда слушал своего отца. Я очень сильно люблю тебя, Тай.
Таис смотрела в его глаза, такие близкие, такие знакомые и не узнавала своего друга. Она даже не могла подобрать название тем чувствам, что горели в его взоре. Но слова Федора пронеслись мимо сознания, точно роботы-уборщики, что снуют по коридорам.
– Хорошо, Федь. Но я никого не люблю. Все меня только злят, ты понимаешь? Я злюсь и иной раз готова дубасить всех и крушить все вокруг себя. Что там твой отец говорил про агрессивность? Может, я уже все? Начинаю перерождаться? Может, я уже становлюсь чертом?
– Да подожди ты, не гони. На что ты злишься? Просто подумай сейчас, что тебя злит?
– Ну… то, что все, чему нас учили, оказалось неправдой. Как бы тебе объяснить… все, на что я надеялась и во что верила, – вдруг перестало существовать и работать. И осталась одна пустота. Ни правил, ни Закона. Ничего не работает и ничего не имеет смысла. Бессмысленно все.
– Так это нормально – злиться на это. Я тоже иногда злюсь, и первое время очень злился. На меня ты злишься?
– Нет, Федь. Ты же друг. Ты – мой друг, я не злюсь на тебя.
– А на Эмму?
Таис