Время Сигизмунда. Юзеф Игнаций Крашевский
города, объясняя ему названия улиц, зданий, нарядов людей, которых встречали, с интересом расспрашивали его сами. Но, отвечая им на вид открыто, на самом деле ребёнок не говорил ничего, вздыхал и как бы специально избегал дальнейших вопросов.
– И откуда ты? – спрашивали они его.
– Издалека, из Руси, не спрашивайте больше, не скажу, не могу поведать.
– Сирота?
– Сирота! О! Наибеднейший из сирот, так как никого у меня нет на всём широком Божьем свете, никого!
– И ничего? – добавил Павлик.
– Кроме этой сукманки и пары рубах, кроме моей печали и одиночества.
– А кто тебя сюда прислал?
– Кто? Бог. Что-то мне постоянно шептало на ухо: иди в Краков, иди, там учёбу и хлеб найдёшь. И пошёл, и пришёл, как видите.
А потом вздохнул снова.
– Что же ты думаешь предпринять?
– На что Бог вдохновит. Запишусь в школу; буду служить за хлеб насущный и учиться.
– Однако мы так все делаем! Но найдёшь ли службу? Заработаешь ли хлеб? Как запишешься в школу?
– А! Я сам этого не знаю!
– Слушай-ка, – сказал Павел, – что ты умеешь?
– Я? Почти ничего.
– Но всё-таки что-то умеешь?
– Немного, брат, очень немного.
– Ты, должно быть, где-нибудь ходил в школу, хотя бы к какому-нибудь сельскому учителю.
– В школу? Нет. Но учился.
– Где же ты учился?
– Сам, сам немного учился, немного люди помогали. Один старый ксендз.
– Умеешь читать?
– По-польски и по-латыни.
– О! И по-латыни.
– И немного переводить.
– Смотри на него! Этого достаточно, сможешь записаться с нами. Пойдём, пойдём.
– Куда вы думаете меня вести?
– К нашему сениору; это добрый, честный человек, он нам кое-что посоветует.
Они остановились на улице, потому что как раз наткнулись на толпу студентов, которые с криком бежали, размахивая палками, словно кого-то преследовали.
– Куда вы, братья? Куда?
– Очищаем улицу, ксендз с процессией туда пойдёт, очищаем улицы от евреев.
И начали кричать.
– Стоять! Стоять! В свинарник, негодяи, в свинарник, прочь с дороги!
Евреи быстро неслись толпой, оглядываясь, в противоположную сторону. Один только стоял неподвижно, руки в карманы, с шапкой, натянутой на уши, несмело, но довольно спокойно глядел на жаков и не отступал. Двое главарей отряда задержались около него и кивнули головами.
– Szulim lachem, Herr Hahngold, как поживаете? И бегите прочь, потому что процессия идёт.
– Ну, ну, уйду вовремя, не бойтесь, уйду!
– И желательно заранее, – добавил другой жак, – потому что, несмотря на то, что ты наш кампсор и мы обязаны тебе благодарностью и уважением, за твои деньги и вымогательство не обошлось бы без увещеваний по спине.
– А вай! А вай! Что за смельчаки! – отозвался Хахнгольд. – Воевать с евреем!
Говорил он это,