В запредельной синеве. Карме Риера
с церковной камарильей, встретила его дурно и не сказала ничего нового: она, мол, отказалась принять Айну Кортес, поскольку решила, что полсотни шагов, отделявших девушку от отчего дома, не ухудшат ее состояния, а сама Фусте вовсе не желала, чтобы супруг и, тем более, сам сеньор граф ругались из-за того, что она пустила в дом неизвестного мужчину, который, к тому же, был чужеземцем и, думается, моряком с пиратского корабля, а с этой шайкой муж не хотел иметь никаких дел. Затруднения, что вышли с капитаном Гарцем, его старинным компаньоном, научили Габриела уму-разуму.
Рафел Кортес по прозвищу Шрам вернулся домой, довольный, что благодаря допросу («Я вел его, словно священник, – думал он, – но не простил грехов») начал собирать информацию, о которой просил отец Феррандо, но еще больше – от того, в какое смятение его визит привел Изабел, слывущую в квартале убежденной иудейкой.
Он пролежал без сна почти всю ночь. В надежде, что небольшая прогулка поможет, Кортес даже поднялся на крышу, которая была больше соседских и возвышалась над ними. Оттуда, как и много раз до этого, он увидел темный силуэт Пере Онофре Марти: тот, повернувшись лицом к Востоку, всматривался в теплую звездную тьму. «Молится, – громко воскликнул Шрам. – Ну-ну… Молись не молись, Адонаю[26]не нравятся рогоносцы!» Так Кортес объяснял для себя все несчастья Марти, у которого дела пошли из рук вон плохо с того дня, когда кто-то рассказал ему, что его вторая жена, Китерия Помар, десятью годами моложе мужа, имеет тайную любовную связь с мужчиной ее возраста.
Кортесу показалось, что он видит среди развешенной для просушки одежды лысую голову Микела Боннина, стоящего в той же позе, что и Марти. Он вдруг подумал, что отец Феррандо был бы рад как-нибудь вечером созерцать вместе с ним зрелище, открывающееся с крыши, после того как Шрам угостит его на ужин большим сочным лангустом, объедки которого можно демонстративно бросить перед дверью[27]. Пожалуй, тогда двоюродный братец Рафел Кортес по прозвищу Дурья Башка будет разочарован больше, чем обычно, и перестанет приставать к нему со своими увещеваниями вернуться на путь истинный.
Чтобы не пропустить ни одного события в домах соседей и лично пронаблюдать за всем происходящим, Шрам, как обычно, устроился на скамейке в укромном месте. С тех пор, как пять лет назад умерла его жена, он мог не следить за временем. Поэтому он проводил здесь долгие часы, пока самому не наскучит. Единственная служанка, жившая в доме, спала внизу около мастерской и к тому же была глуховата. Так что на верхнем этаже можно было делать что вздумается, безо всякого опасения. Благо, и спала она как убитая, и никогда не просыпалась посреди ночи. Так что, если заказчик давал ему работу, а время поджимало, Кортес забирал с собой наверх инструменты и трудился всю ночь, чтобы приложить все силы и сдержать слово.
Ночь, когда случился переполох, о котором отец Феррандо желал знать во всех подробностях, Рафел провел без сна и вставлял рубины
Одно из обозначений Бога в иудаизме, использующееся как замена имени Яхве, которое считается священным и потому не произносится вслух.
«Иудеи не едят даров моря, соблюдая завет: “Из всех животных, которые в воде, ешьте всех, у которых перья и чешуя, а всех тех, у которых нет перьев и чешуи, не ешьте: нечисто это для вас”» (Втор. 14: 9–10).