Большие снега. Геннадий Прашкевич

      Есть бухта.

      Это – Доброе Начало.

      Высокое кольцо песчаных дюн,

      вулкан Атсонупури – конус в небо,

      базальтовый высокий перешеек,

      аралией заросший, елью Глена

      и можжевельником.

      Там жить бы я хотел. Встречать восход.

      Ходить с ружьем на дальние озера

      и жечь костры, давая знать судам,

      что мир еще повсюду обитаем.

      А если бы касалась вдруг тоска

      меня своими пальцами, я б молча

      ходил туда, где брошенный поселок,

      как черный иероглиф, распластался,

      под небо вскинув сломанные балки.

      Мне было б странно находить траву

      или обрывки рыжих фотографий

      среди руин, и в поисках живого

      я б сотни километров проходил,

      но снова

      возвращался

      к морю.

      И, прост как звезды, трогал валуны,

      похожие на нерп. Касался пены.

      И знал, что я из тех, кто прочно верен

      теченью рек, звезде над головой,

      и просто миру, вечному, как время.

      Печаль полей. Высокие слова.

      Три дерева. Неясная тревога.

      Далекий оклик. Пыльная дорога.

      Осенняя кипящая трава.

      Пустынные пустые острова.

      Неясный свет неясного пролога.

      На отмелях крутые валуны.

      Три водопада падают с обрыва.

      Вода наката холодно игрива.

      Не боль, а ощущение вины.

      Рассветный пляж. Обрывки тишины.

      И отмелей оранжевая грива.

      За годом год. Даровано весло.

      Но кем? Когда? Лежат сугробы снега.

      След мамонта. А там и человека.

      А там уже и Слово, и Число.

      Откуда и куда меня несло?

      Мой возраст превышает возраст века.

      И все-таки, полкниги Бытия