Ошибка доктора Маделора. Серия «Мир детектива: Франция». Жюль Мари
день, лицо страдальца настолько исказилось от внутренних болей, что стало совсем неузнаваемым. Глаза, окруженные иссиня-багровыми пятнами, едва проглядывали из глубины своих орбит. Веки настолько отяжелели, что спускались вниз и лишь наполовину прикрывали собой глазные белки. Зрачок был мутный и неподвижный.
На лицо легли тяжелые, темные краски. Оно все вздулось, вспухло, и на вид было отвратительным. На губах также обнаружилась опухоль. На коже, тут и там, появились синеватые пятна.
Больной так похудел, что на него страшно было смотреть. Высохшие жилы рельефно обрисовывались на этом живом трупе. Это был какой-то страшный костяной остов, странным образом сохранявший в себе угасавшие остатки жизни.
Наконец, на четвертый день, утром, рассудок, который пока не угас в больном, несмотря на все его страдания, замер в каком-то оцепенении. Конечности сделались холодны, как лед. Тело начало судорожно вздрагивать. Пульс остановился. Это пришла смерть. Для нас наступила страшная минута разлуки, для него – отрадное мгновение освобождения.
– В какой день это случилось?
– Это случилось 11 сентября, в девять часов утра.
Маделор слушал Савиньи, не перебивая его, изредка покачивая головой с видом авторитета. Он раскрывал свои прищуренные глаза и подносил к ним лорнет в золотой оправе, бросал сквозь его стекло испытующий взгляд, а потом тотчас же опять закрывал свои глаза.
Внимательно прислушиваясь к сообщению Савиньи, он небрежно покачивал ногой и покусывал свои губы для того, чтобы, таким образом, нагляднее дать понять, что он все уже понял, и что тысячи мыслей, одна ценнее другой, осаждают его, в это же время.
Изредка Маделор обращался с вопросами к своему коллеге, заставлял его подолгу останавливаться на изложении разного рода подробностей, на тщательном описании различных симптомов.
Он говорил, бросая отрывочные фразы, как бы думая в это время о чем-то другом, проглатывая половину слов, заставляя своего собеседника скорее отгадывать его мысли, чем следить за ясно изложенным смыслом.
Внезапно, во время разговора, он вдруг погружался в какие-то тяжелые размышления. Это было так очевидно.
На докторе Маделоре лежала такая тяжелая ответственность: как же было не быть озабоченным такому человеку?
Его самоуглубленность была не чем иным, как озабоченностью.
Когда он закончил расспрашивать Савиньи и расстался со своими думами, он протянул коллеге руку:
– Любезный собрат, благодарю вас! – сказал он покровительственным тоном. – Суд будет обязан вам, обязан тем, что я с особенной легкостью разрешу свою задачу.
И Савиньи отправился обратно в Армуаз.
Глава XX
Вечером, около шести часов, в то самое время, когда солнце садилось за чёрной каймой соснового леса, ограничивавшего собой громадное пространство армуазской меловой долины и заграждавшего вид вдаль, по деревне проехала наглухо закрытая