Жертвуя малым. Том 2. Вольга Медейрос
с дерева листок. Он, весь какой-то осклизлый, неприятно прилип к щеке. Нервным жестом Риша смахнула его.
«Прости, пожалуйста, Берилл-джанх», – искренне повинилась она.
«Мудрая сестра» цокнула языком.
«Агнец он у меня, как и твой Шабо, – пряча за показной сварливостью дружественные нотки, призналась она. – Мамкин любимец. Она его еще от сиськи отлучить не успела, а уж он для нее был и умник, и красавец. И удел ему самый славный уготован. Для того и меня-то ослепили, чтоб уж точно дорожка в великие жрецы перед ним скатеркой разостлалась. Да только что-то жребий до сих пор так и не пал на него ни разочка. Эвона, как все вышло-то», – Берилл говорила сухо, на выдохах, будто сдирала струпья с застаревшей раны.
Оглушенная новостями, Риша молчала, машинально перебирая канат в унисон с напарницей. До острова оставалось рукой подать, но привычного умиротворения от предстоящей встречи со статуями и в помине не было. Слишком тревожный, несуразный выдался день. День, про исход которого Риша впервые в жизни не имела ни малейшего понятия.
«Зачем же тебя ослепили, Берилл-джанх? И кто? Неужели?..» – сбивчиво спросила она.
Но тут же лодка – как и все в этот день непредсказуемо – наскочила на мелководье, и девушкам пришлось отвлечься на более насущные дела.
«Потолкуй со своим братом, как время выкроишь, – сказала ей Берилл еще спустя пару наполненных тяжелым физическим трудом часов. Статуи были непривычно тяжелы в этот раз, озерные воды неповоротливы и тягучи, как загустевший кисель, и с девушек сошло семь потов прежде, чем они умудрились выволочь на влажный песок все созревшие в корнях тела. – Спроси у него, какое необходимое условие должен соблюсти тот, кто мечтает стать агнцем».
«Но Шабо не мечтал стать агнцем! – возразила Риша с горячностью. Ей показалось, будто бы Берилл упрекает в чем-то ее и брата. – Он просто хотел…, – тут она прикусила язык, сообразив, что такие подробности семейной истории разглашать не стоит. Вместо этого она добавила: – И отец был против, если уж на то пошло!»
«От судьбы не уйдешь, – жестко возразила ей «мудрая сестра». – Как только ты родилась, он сделался обречен стать агнцем».
Обиженная обвинением (которое не было таким уж несправедливым), Риша едва не расплакалась. Не желая продолжать беседу, она склонилась над лежавшей на ее коленях статуей, в неосознанном порыве прижала к щеке ее безвольную прохладную ладонь. Берилл помалкивала, не делая попыток помириться, и Риша, не в силах дольше выносить копившееся все утро напряжение, почувствовала, как скользят по щекам неудержимые горячие слезы. Горькое рыдание рвалось из груди. Риша прижала ко рту гладкие пальцы, запирая губами стон, и ощутила слабую, как зыбь, дрожь чужой руки в своей ладони. Она все-таки издала звук – охнула, пальцами другой руки нащупывая спящее лицо статуи у себя на коленях. Как и всегда, оно было спокойно и недвижимо.
– Что такое? – недовольно спросила ее Берилл: несмотря на ссору, к изменениям тона она была чувствительна точно так же, как и Риша.
– Статуя