Империя вампиров. Джей Кристофф
тебя предупредить, что Боженька любит мне поднасрать при первой возможности.
Кобыла в ответ заржала.
Хлои и ее отряда нигде видно не было. Я сверился с картой и, отыскав на ней ближайшую переправу, поехал в сгущающейся тьме по грунтовой дороге к холму посреди чащи. Вспомнил лицо святой сестры, как она шептала, стиснув мне руку: «Это Грааль, Габриэль. Я тебе, дураку, о Граале толкую».
Да, я повел себя с ней по-скотски, но я был подавлен гибелью Справедливого, да к тому же пьяным и уставшим. Но это лишь полбеды. Дело в том, что при виде старого друга во мне всколыхнулись воспоминания, которые, казалось, я похоронил давно и глубоко. Прошлое восстало, совсем как нежить.
На кой черт мальчишка сдался Дантону?
Почерневшее солнце низко опустилось к горизонту, да и снег валил все сильнее, когда я въехал в мертвую рощу. Я кое-как зажег фонарь и повесил его на седло, но знал, что стоит раз оступиться, и повторятся вчерашние похороны.
– Возможно, нам лучше встать на ночлег, девочка?
В этот момент сквозь непогоду до меня долетел пронзительный звук. Я склонил голову набок и сморгнул снег с ресниц. Я готов был поклясться, что слышал выстрел из пистолета. Последовал другой звук: длинная нота, высокая и приглушенная, которая в прежние времена несла меня на крыльях прямо в пасть преисподней. И я вспомнил Хлою в таверне вчерашней ночью. У нее за спиной висело ружье, а на поясе – окованный серебром рог.
– Дерьмо, – прошипел я.
Я хлопнул Шлю по крупу, и мы поскакали вверх по неровному склону. Кобылка мне досталась не самая проворная, но, несясь галопом во тьму, она проявила недюжинную выносливость. Снова пропел рог, и во рту стало кисло от адреналина, нахлынули воспоминания о ночах в Сан-Мишоне: клятва на моих устах, я в кругу братьев; любовь – мой щит, а вера – меч.
Пред ликом Господа и семерых Его мучеников клянусь: да узнает тьма имя мое и устрашится. Покуда горит она – я есмь пламень. Покуда истекает кровью – я есмь клинок. Покуда грешит она – я есмь угодник Божий.
И я ношу серебро.
Издали донесся крик, передо мной поднимались развалины башни, к которой через безжизненную рощу спешили темные фигуры: безжизненные глаза, острые клыки. Над топотом ног вознеслось серебристое пение рога. А ведь то правда были мертвяки, и бежали они быстро: к людям, которых я наконец разглядел сквозь снегопад, ломилось где-то с десяток порченых.
Удерживая поводья Шлю одной рукой, другой я выхватил и ножен Пьющую Пепел.
«Г-где мы, Габриэль?»
– В жопе, Пью, – прошипел я.
«Ох-х-х-х, то есть ничего не изменилось? Н-ничего?»
У основания башни я увидел Хлою: мечом она рубила набегающих порченых, как дровосек – дерево. Билась сестра с адской яростью, но в конце концов она была монахиней, а клинок – слишком для нее велик. Рядом стоял бард: щетина в снегу, в одной руке – горящий факел, в другой – длинномерный меч. У них за спинами жался к разрушенной стене башни мальчишка по имени Диор. Он сжимал пальцами острый серебряный кинжал, губами