Нелегал из Кенигсберга. Николай Черкашин
кабинет, а также кухня и чулан для хранения стеклянных негативов.
– Двойра! – позвал он жену.
Та откликнулась с кухни, где жарила картофельные драники:
– Уже все готово! Иди скоренько! Ладки любят, когда их едят горячими!
И она поддела на сковороде очередной румяный, весь пропитанный рапсовым маслом драник.
Борух сел за стол и придвинул тарелку со стопкой драников, пересыпанных тмином.
– А что, Двойра, война будет?
– Таки да.
– А кто тебе так сказал? – Борух обильно сдобрил драники сметаной.
– Циля так сказала. Она всегда все знает.
– Какая Циля? У которой мужа нет?
– Нет. Та Циля, у которой муж портной. Он шьет мундиры для «советов». И все «советы» говорят, что немец нападет.
– Гм-м… Мой швагер тоже так говорит, – Борух отложил надкусанный драник и строго посмотрел на жену: – Двойра, закрой окно, я имею тебе сказать одну важную вещь.
Двойра, сорокалетняя дородная брюнетка приятной наружности, проворно захлопнула окно, распахнутое во внутренний дворик дома, и даже задернула занавеску.
– Я вся твоя, Борусь!
– Вчера я имел большой разговор со швагером…
– Это который со стороны Сары или со стороны Зофьи?
– Со стороны Зофьи. Алекс. Ты его знаешь.
– Откуда я его знаю? Я его пару раз видела, и то один раз на свадьбе у Муси, а другой раз на похоронах дяди Мойши.
– Не перебивай меня, как Бога прошу! Да Алекс, Алекс из Тересполя! Муж Зофьи, да будет ей там хорошо, где нас пока нет!
– Что с Зофьей? Зофья померла?
– Нет, Двойра, она не померла. Ее немцы убили.
– Який жах! Что же молчал?!
– Я сам узнал об этом только вчера, – Борух вытер слезинку, навернувшуюся на правый глаз.
– А что швагер? Он же фольксдойче, почему он не заступился?
– Так он в лагере немецком сидел. За сентябрь. Потом его выпустили. И он приехал в Тересполь и не смог там жить. Ночью перешел границу и теперь в Бресте. Он пришел вчера ко мне, просил пожить немного времени. Но я сказал, что ты у меня сердечница и тебя волновать нельзя.
– Нельзя мене волновать. А ты волнуешь, и все тянешь, тянешь… Скажи мне важную вещь!
– Важная вещь, Двойра, в том, что швагер предложил мне купить наш дом.
– Но мы его не продаем!
– Мы его не продаем, но нам придется его продать. За хорошие гроши, Двойра…
– Борусь, ты фриш, гезунг ин мэшуге?![3] Продать дом?! Швагеру? Да чтоб ему в аду черти пятки лизали! И какие гроши он давал за наш дом?
– Таких грошей наш дом не стоит… На них можно новый купить в Минске.
– Так зачем нам жить в Минске?
– В Минск немцы не придут. А в Брест придут. И нас с тобой, как Сару в Буге утопят. А может, живьем зароют. Сама говоришь – война будет.
– Это Циля так говорит.
– Сама говоришь, Циля
Свеж, здоров и сошел с ума.