Холодная весна. Годы изгнаний: 1907–1921. Ольга Чернова-Андреева
Даше удалось получить несколько дежурств в местном госпитале, заменяя помощницу сестры.
Перед Рождеством мы с Наташей, очень ловкие в ручном труде, с помощью старых женщин стали делать на продажу игрушки – мягких матерчатых зверей: зайчиков и собачек из белой бумазеи, набитых стружками и опилками. Мы увлеклись, и мне удалось сделать замечательную саламандру из куска оранжевого бархата, украшенного черными пятнами; Наташа смастерила художественного тюленя, а мама сшила бобра из темно-коричневого плюша. Из обрезков шелка мы наловчились делать бабочек, разрисовывая им крылья акварелью. Таким образом мы заработали немного денег перед Рождеством.
Особенно трудной была последняя, очень холодная зима 1916–1917 года. Вся наша общая жизнь сосредоточилась в столовой, где для тепла постелили на пол коврики и лишние одеяла в доме. На ночь мы завешивали окна покрывалами от диванов: затемнение стало обязательным. Шла война, и в заливе Алассио немецкой подводной лодкой был потоплен большой пароход. А наш дом, стоящий отдельно на холме, издали светился как маяк.
В столовой по вечерам собирались все обитатели дома. Взрослые читали, мы с Наташей занимались русской словесностью с мамой; математику и анатомию мы проходили с Дашей по учебнику. Адя и Сева, сын М.Н. Андреевой, готовили заданные им уроки. Когда они уходили спать, вечер заканчивался чтением вслух. На ночь, когда хватало дров на согревание воды, каждый брал с собой в постель горячую бутылку – верхние неотопленные комнаты казались ледяными.
В это военное время к нам наезжал и подолгу гостил писатель Иван Егорович Вольный69, эсер, автор талантливой книги о своем детстве в деревне. Он жил на острове Капри в окружении М. Горького. Это был еще молодой человек, с очень русским лицом, темными волосами и рыжеватыми усами. Казалось, ему хорошо было в нашем доме. Мы с Наташей, тогда нам было по двенадцати лет, дружили с ним, и он любил балагурить с нами, оживляя свою речь крестьянскими выражениями. Наша семья делилась с ним “единственным блюдом”, которым довольствовались в те дни крайней бедности на обед: это был салат из помидоров и лука с каплей оливкового масла, вареный картофель или греческий соус из баклажан, который отлично готовила мама. Няни уже не было с нами.
Иван Егорович вел длинные разговоры с Дашей, пытаясь с нею разрешить свои домашние проблемы: он хотел развестись с женой. Даша, ездившая часто на Капри, знала ее и их маленького сына Илью. Даша очень огорчалась, ее тяготили эти разговоры. Иван Егорович казался ей не совсем чистопробным человеком, запутавшимся в своих личных делах. В ней боролись ее прямолинейность с прирожденной мягкостью. Вследствие этих разговоров, после отъезда И.Е., Даша получила от него письмо, в которой он сравнил ее беседу с лекарством: очищает, но остаешься больным. Грубость этого послания поразила Дашу.
В последний раз я видела Ивана Вольного летом 1918 года в деревне Гусёлки, около Саратова. Он приехал к В.М. за советом и инструкциями перед отъездом в Самару