Слепец в Газе. Олдос Хаксли
как крыльями, белая словно чайка, и снова белая, в атласном вечернем платье, когда она приходила к нему в комнату пожелать спокойной ночи перед тем, как ехать на званый вечер, вся пышущая ароматом, который он чувствовал, стоило ей нагнуться над его кроваткой, и завораживающая белизной обнаженных рук. «Ты похож на котенка, – говорила она, когда он ластился щекой о ее руку. – Почему ты не мурлычешь при этом?»
Как бы то ни было, думал дядя Джеймс с удовлетворением, он до последнего настаивал на кремации. Христианство совершенно свихнулось – говорить о воскресении плоти в лето Господне тысяча девятьсот второе!
Когда подойдет его время, думал Джон Бивис, его следует похоронить в этой же могиле. Чтобы его тело покоилось рядом с нею. Его прах станет одним с прахом ее.
Голос священника был по-прежнему неестественно высок.
– Тебе ведомы, Боже, сердца наши…
Энтони открыл глаза. Два дюжих могильщика опускали в яму терракотовый гроб, размером едва превосходящий коробку из-под печенья. Гроб коснулся дна, тросы вытянули наверх.
– Персть во персть, – гомонил козлиный голосок. – Прах ко праху.
«Мой прах к ее праху, – подумал Джон Бивис. – Да будут двое едины».
Внезапно ему вспомнилось путешествие в Рим через год после свадьбы, те июньские ночи и мошки, летящие на костер под деревьями в саду Дориа, словно звезды, что лишились рассудка.
– …Который одухотворит наше тленное тело так, что оно будет подобно Его славному Телу…
Тленное… тленное? Его душа воспротивилась.
Земля падала лопата за лопатой. Гроб был почти невидим, такой маленький, ужасно и неестественно крошечный… Видение быка, чайной чашки заслонило от него то, что происходило в реальности. Пошлое до невозможности, оно становилось все навязчивее. Галки опять заклокотали на башне. Белая и прекрасная, как чайка, она снова ринулась к нему. Но бык был все еще здесь, в своей чашке, гадкий и отвратительный, и он чувствовал, как становится все более гнусным и невыносимым.
Джон Бивис выпустил руку и обнял ребенка за плечи, прижав его хрупкое тельце к себе – все плотнее и плотнее, пока не почувствовал своим нутром рыдания и скорбь, сотрясавшие его.
– Бедное дитя! Бедный сиротка!
Глава 5
8 декабря 1926 г.
– Ты не посмеешь, – сказала Джойс.
– Я сделаю это.
– Нет, не сделаешь.
– Я тебе ясно говорю, что сделаю. – Элен Эмберли была неумолима.
– Тебя посадили бы в тюрьму, если б поймали, – не унималась старшая сестра. – Нет, не в тюрьму, – поправилась она. – Ты слишком юная. Тебя бы отправили в колонию для несовершеннолетних.
Кровь хлынула в лицо Элен.
– Ты со своими колониями! – закричала она, пытаясь быть презрительной, но голос получился слабым из-за трудно сдерживаемого гнева. Колония для несовершеннолетних воспринималась как личное оскорбление. Тюрьма внушала такой ужас, что в ней было даже что-то занятное. Она была в Шильоне, пересекала мост Вздохов.