Открой мне дверь. Выпуск № 3. Коллектив авторов
с довоенным атаманом обвинили в реставрации царских порядков и впаяли им по десятке. Старик-атаман вскоре умер, да и Скиба доходил потихоньку. Однако дней через десять в его тело, будто сплетённое из сухих мышц, стала возвращаться сила. Вместе с силой вернулись мысли о побеге. Сбежать он мог и из лагеря, только куда и к кому? Рассказы будущих соратников убедили, что единственное, чему научилась власть, – это контроль за проживающим населением. Конечно, можно было сбежать и затеряться среди крестьянских масс, строивших многочисленные заводы и фабрики, только эта жизнь всё равно была чужая. К тому же приехавший старшина-земляк вселил надежду на амнистию после выполнения особого задания. Старшина, хоть и воевал за красных с самых первых дней, но был своим и подвигами в братоубийственной войне не гордился. Гонял он нас в хвост и в гриву. Навыки боевые восстанавливал. Тело, оказывается, помнило, хотя гибкости былой и выносливости не хватало. Но это дело наживное.
Монах появился вместе с черкесками и прочей казачьей одеждой: белые бурки, белые папахи, белые башлыки. Монах смеялся, пластуна и в чёрном враг не разглядит. Старшина объяснил, чтобы начальство не нервничало: Монах монахом не был. В самом конце Мировой войны вернулся он в станицу газом травленный, ушёл от людей в плавни, стал на дальнем острове часовню строить. Рыбу ловил, свиней добывал. К свадьбе там или к какому празднику, новому или старому, осетра мог доставить такого, чтоб всем хватило.
Он и стал у нас атаманить. Это стало как-то само собой. Кому же ещё? Роду он старинного атаманского. Прапрадед привёл запорожцев на Кубань. Дед его ватагу на Балканы водил, когда там турки заправляли. В Гражданскую он ни за кого не держался.
Нейтралитет – это то, что могло объединить нашу группу. По военным делам, справедливо, всем руководил Старшина. Он же знакомил с новинками тактики, организации финской армии, оружием. Финский автомат «Суоми» произвёл впечатление, но брать его себе никто не захотел из-за большого рассеивания, а вообще в нашем деле ничего не изменилось.
Тяжёлые думы о предстоящем задании не отпускали. Для чего-то нас здесь собрали. Кормили и охраняли, одежонку кубанскую привезли, даже кинжалы кавказские. Старшина велел подогнать, но пока не надевать.
Нужно сказать, организаторы НКВД как всегда перестарались: кроме пластунов привезли ещё троих.
Одного молодого, неслужившего жителя станицы Пластуновской. Здоровенный детина, когда уполномоченный сотрудник спросил «Ты пластун?», ответил: «А як же!» – «И по плавням хомылял? – «Так я ж с Пластуновки». Ну и загремел к нам.
Второго вообще непонятно, по каким признакам к нам замели.
А вот третий, хоть не казак, а как до революции писали, из иногородних. В Империалистическую его и призвали, не в казачьи части, а в императорскую пехоту. Воевал он неплохо, и за эти заслуги зачислили его в Экспедиционный корпус Русской армии. Так он поехал за тридевять земель сражаться за Францию. В двадцатом Мировая война закончилась, а что с корпусом делать – непонятно. Отправлять героический корпус в Советскую Россию правительство Франции