Путешествия Гулливера. Хирурга, а потом капитана прочих кораблей. Джонатан Свифт
по леснице, а потом взкарабкавшись на чулок моей правой ноги, чинно направился к моему лицу в сопровождении дюжины человек свиты. Он предъявил свои, как оказалось, верительные грамоты с королевской печатью, и приблизя эти похожие на трамвайные билеты бумажки к моим глазам, обратился с цветистой речью, которая продолжалась без малого около десяти минут, сопровождаемая размахиваьем маленьких ручек и постукиванием жезлом по моей бронзовой пуговице. Я не уловил в этой речи ни намёка на малейшие признаки гнева, но понял, что её целью является демонстрация силы, уверенности, твердости и решительности императорской власти. Он часто тыкал пальцем куда-то в пространство, как выяснилось потом, по направлению к столице, находившейся от берега на расстоянии не более полумили, куда, по распоряжению Его Величества и Государственного Совета, меня приказано было срочно доставить. Я ответил всего в нескольких словах, с каждым из них убеждаясь, что ни одно из них ими не понято, да и желания понимать у них в общем-то нет никакого, так что мне пришлось прибегнуть к языку жестов: я стал тыкать свободной рукой в другую руку (и старался делать это движение как можно выше, осторожно пронеся руку над головой его превосходительства, опасаясь задеть его и снести его свиту), потом в голову и живот, пытаясь дать им понять, что меня лучше поскорее освободить.
Судя по хитрому выражению лица сановника, его превосходительство всё понял с первого слова, потому что на втором, нахмурившись густыми бровями и покачивая всё время отрицательно головой, он резкими жестами дал мне понять, что я должен быть отвезен в столицу не как гость, а именно, как обычный раб или пленник. Наряду с этим он постоянно делал и всякие другие знаки, из которых я понял, что меня там будут кормить, поить и обещают обходиться со мной вполне по-человечески. Что такое «прилично» по их законам, я не знал, потому что, живя в Англии, иной раз задумывался, что же на деле заполняет головы моих ненаглядных соотечественников. Глядя на его ужимки, у меня в голове поневоле промелькнула мысль, как хорошо было бы прекратить этот нелепый разговор и сбросить этого наглоко карлика с обшлагов одним не так уж и сильным щелчком. Но моя рука была так сильно прибита к земле, что я быстро прогнал эту в общем-то здравую мысль. Я действительно был пока что пленник. Желание одним рывком разорвать крепкие узы было так сильно, что я чуть напружинился, и сразу ощутил жгучую боль на лице и в руках. Мои руки были покрыты волдырями, а из кисти у меня торчало множество мелких стрел, и смекнув, что число моих врагов всё время умножается, я смирился и знаками дал им понять, что они могут делать со мной всё, что им будет угодно, а я в свою очередь не буду сопротивляться. Удовлетворённые моей лояльностью, Гурго и его свита стали расшаркиваться, потом любезно раскланялись и ускакали с очень довольными лицами. Тут стали нарастать звуки всеобщего ликования, перекатывавшиеся