Театр Аустерлица. Евгений Брейдо
С десятью эскадронами я буду гнать эту сволочь до самой Сибири!
Он остановил принца движением руки.
– Пока не нужно ввязываться в сражение. Еще не время.
Иногда полезно слегка поднять боевой дух врага, особенно когда понимаешь, чем все кончится. Русский император должен быть уверен, что Буонапарте – так, кажется, они его называют между собой на итальянский лад, боится союзников и делает глупости – отступает при первом движении противника, уходит с ключевых высот, не рискует ответить ударом на удар. Иной боевой генерал задумался бы, а теоретики вроде Вейротера и лощеные адъютанты примут за чистую монету. Он сыграет не хуже, чем в Комеди́ Франсе́з – зря, что ли, они его считают итальянцем, любой итальянец прирожденный лицедей. Завтра приедет на переговоры любимец царя принц Долгорá – кто может выговорить эти русские фамилии. Посмотрим, с чем. Он готов заключить мир на разумных условиях – с русскими нужен союз, а не война, австрийцы же побеждены и будут сговорчивы: в конце концов, его войска стоят в Вене. Но это вряд ли. Резвая молодежь хочет его разгромить.
Что ж, пусть попробуют. Он дарует им право первой атаки. Они же не знают пока, что она будет единственной. А если русские не уйдут с Працена, поставят там пушки и будут расстреливать сверху его войска – так бы поступил он сам, так и поступит сразу, как только снова будет наверху? Тогда не будет ни поражения, ни победы – он не станет их штурмовать. Нет, они уйдут – им нужна слава, царь с придворными уже уверены, что послезавтра вдребезги разобьют старого глупого Наполеона. Конечно, он стар – ему уже 36, а тому 28. Завтра увидим, так ли все это, как кажется. Долгорá должен не просто поверить, а прочувствовать до конца и убедить своего господина. Дело того стоит – он постарается. Працен – ключ ко всему, хотя даже Ланн, самый талантливый из маршалов, ничего тут не понимает.
Если будет сражение, оно покончит со Священной Римской империей. Германские государи пойдут за победителем.
Переговоры
Они сошлись. Волна и камень, Стихи и проза, лед и пламень Не столь различны меж собой.
Около полудня Савари вернулся в штаб Наполеона, располагавшийся на небольшом постоялом дворе по дороге в Брюнн:
– Сир, принц Долгорá ждет на первом посту.
Не успел он договорить, как император уже мчался туда с такой скоростью, что взвод охраны едва поспевал следом. Он всегда передвигался стремительно, нетерпение гнало вперед, а тут еще подстегивала сумасшедшая мысль: «Вдруг царь, наконец, понял, что для войны нет причин, и удастся заключить достойный мир?»
Высокому, белому, лощеному Долгорукому, воспитанному в пышной и медленной церемонности русского двора, был неприятен сам вид этого смуглого, слишком быстрого человека с резкими порывистыми движениями. Не только в нем не было византийской царственности, надмирного величия василевсов, но он даже не был аристократом, т. е. равным. Его сюртук