Сэр Найджел. Белый отряд. Артур Конан Дойл
других.
– Хорошо, не отпускай, – сказал Лесовик. – Только обещай, что мне сохранят жизнь, и получишь свою сумку целой и невредимой.
– Как же я обещаю, раз решать будут гилфордский шериф и судьи?
– Но ты замолвишь за меня слово?
– Это я обещать могу, если получу свою сумку. Только не знаю, много ли толку будет от моего заступничества. Но все это пустые разговоры. Ты же не думаешь, будто мы настолько глупы, что отпустим тебя принести сумку назад?
– Я и не прошу, – ответил Лесовик. – Вернуть ее тебе я могу и не сходя с места. Клянешься ли ты своей честью и всем, чем дорожишь, что попросишь меня пощадить?
– Клянусь!
– И обещаешь, что мою жену отпустишь сразу?
– Да.
Разбойник откинул голову и испустил протяжный волчий вой. На несколько мгновений воцарилась тишина, а затем в лесу совсем близко раздался такой же вой. Вновь Лесовик испустил свой призыв, и вновь донесся тот же ответ. На третий раз из его уст вырвался трубный звук, словно в зеленом лесу звал свою подругу олень. Зашуршали кусты, захрустел валежник, и перед ними появилась та же высокая грациозная красавица. Не глядя ни на Эйлварда, ни на Найджела, она кинулась к мужу.
– Возлюбленный господин моего сердца! – вскричала она. – Они тебя не ранили? Я ждала у старого ясеня, и душа у меня изболелась, потому что ты все не шел.
– Меня наконец схватили, жена.
– Пусть будет проклят этот день! Добрые, милостивые господа, не отнимайте его у меня!
– Они заступятся за меня в Гилфорде, – сказал Лесовик. – Так они поклялись. Но сначала отдай сумку, которую унесла.
Красавица тотчас извлекла ее из складок широкого плаща.
– Вот она, благородный господин! Правду сказать, не по душе мне было брать ее: ты ведь сжалился надо мной в моей беде. Но теперь ты видишь, что меня на самом деле постигла горчайшая беда. Так неужели ты не сжалишься? Смилуйся над нами, благородный сэр! На коленях молю тебя, добрый сквайр.
Найджел крепко сжал сумку и, к великой своей радости, убедился, что его сокровища целы.
– Я дал обещание, – сказал он. – И буду ходатайствовать за него, но решать другим. Прошу тебя, встань, ведь ничего больше я обещать не могу.
– Значит, мне придется довольствоваться этим, – сказала она, поднимаясь с колен, и лицо ее обрело спокойствие. – Я молила тебя о милосердии, и ничего более сделать я не в силах. Но прежде чем я вернусь в лес, позволь дать тебе совет, чтобы ты опять не лишился этой сумки. Знаешь ли, добрый лучник, как я ее срезала? Это ведь очень просто и может снова случиться, а потому я покажу тебе свой способ. У меня в рукаве был вот этот ножик: он маленький, но очень острый. Я сбросила его в руку – вот так. Потом я притворилась, будто плачу, прижалась щекой к седлу и разрезала ремень вот так…
Во мгновение ока она рассекла ремень стремени, к которому был привязан ее муж, он нырнул между ногами коня и ужом проскользнул в кусты. Бурелет, которого он успел ударить кулаком в брюхо, оскорбленно вздыбился, Найджел и Эйлвард повисли на поводьях,